– Император, нам, христианам, этот знак не чужд; эта монограмма ничто иное, как начальные буквы греческого слова Христос. Так мы пишем его на надгробных памятках наших друзей и выражаем этим, что они, веруя во Христа, Сына Божьего, преодолели смерть и вошли в вечный покой. В наших святых писаниях Христос называется солнцем справедливости; когда он показался своим ученикам на горе Фавор в небесном преображении, его лицо сияло как солнце; престол его, по словам святых певчих, как солнце перед лицом Божьим. Какое могло бы иметь значение слово над солнцем «XAIPE, здравствуй», которым в сенях приветствуют попугаи входящих в дом? – говорил с насмешкой Кандид.

– Так эта монограмма, говоришь ты, знак Христа, Бога твоего? – хмурясь, спросил Константин. Значит ни на Митру, ни на Юпитера, ни на Марса, которым римская армия до сих пор молилась, которым сооружали алтари, которым приписывали как торжественные подвиги своих отцов, так и собственные военные успехи, а на Бога христиан, против которого Диоклетиан издал кровавые эдикты, против исповедников которого императоры востока и теперь еще свирепствуют огнем и мечом, в которого большая часть армии не верит, на него Константин и должен надеяться. И что сказали бы на это его полководцы, его солдаты?

Константин снова поднял взор на сияющее видение, и чем дольше его глаза останавливались на нем, тем настоятельнее требовал от него внутренний голос: «Верь словам юноши и надейся!»

– Каким образом должен этот знак вести нас к победе? – спросил он.

– Император мой, – ответил Кандид, – как орел служил до сих пор знаком, под которым легионы шли на войну, так и теперь закажи знамя с этой монограммой Христа и вели нести его перед армией. Так приказывает надпись: и под этим знаком победишь. И если хочешь оказать мне милость – самую большую, которую ты мог бы оказать, – то доверь это знамя мне. В каждой битве я буду нести его перед твоими легионами в самую гущу битвы, и будь уверен, орлы Максенция превратятся перед знамением Христа в трусливых кур, на которых нападает ястреб.

Глаза благородного, храброго юноши сияли огнем святого воодушевления. Он говорил с таким убеждением, с такой уверенностью в победе, что Константин не мог противиться впечатлению, произведенному его словами. К тому же объяснение Кандида нравилось его светлому, строгому уму несоразмерно больше, чем нарочитое объяснение Гордиана. Однако, вопреки матери своей Елене, Константин был еще далек от христианства и, опираясь на свои легионы, преданные идолопоклонству, а в особенности служению Митры, он не мог еще решиться поставить имя Бога христиан во главе своего предприятия.

Старый Ерок решил все.

– Император мой, – сказал он, – пусть эти рунические письма обозначают, что хотят: совет Кандида приделать их к армейским знаменам легионов кажется мне превосходным. Мы имеем в этом видении небесное знамение, обещающее нам победу: этого достаточно, и пусть каждый потом излагает это по своему желанию!

Константин придерживался правила в религиозных вопросах давать свободу личных мнений как себе, так и другим. Он осознал, что совсем новое армейское знамя, которое притом всегда напоминало бы солдатам чудесное небесное видение, воодушевляло бы в каждой битве воинов восторгом и храбростью, и готовый принять решение, он подошел к краю возвышения, на котором находилась императорская палатка, чтобы объявить его солдатам.

Как только Константин поднял руку, смятение моментально улеглось, все подались вперед, чтобы лучше понять его слова.

Освещенный лучами солнца, над которым все еще сияло таинственное видение, имея за собой толпу своих полководцев, стоял юный, богоугодный, мужественный император, возвышенный своим важным решением, с блестящими темными глазами, покрасневшими щеками, полный военной силы, высокий и красивый, как Аполлон.

Звучным и далеко слышным голосом начал он говорить своим:

– Солдаты! Вы знаете, какое оскорбление причинили вашему императору, и знаете, под каким несносным игом кровавого тиранства стонет главный город империи! Если я, ваш главнокомандующий, медлил рисковать благородной кровью моих храбрых воинов, то теперь сами боги этим явлением дали нам знать их волю и притом обещали нашему оружию победу. Я следую указанию свыше и повелеваю вам: идем на Италию, идем на Рим! Новое знамя, на котором вместо орла будет то небесное знамение, понесут перед вами: им победим и до истечения одного месяца мы будем у ворот Рима. Завтра на рассвете выступаем!

Подобно морскому шуму, поднялось неописуемо радостное восклицание тысячи голосов, смешанное со звуками оружия, и эхом разносилось по ближним горам; все были воодушевлены восторгом и жаждой брани.

Если император еще час тому назад с боязнью думал о возможности неудачи, то теперь он был уверен в победе: с такими жаждущими битвы легионами он мог идти даже против двойного числа войск неприятеля.

С закатом солнца постепенно исчезло небесное видение, и солдаты поспешили в палатки приготовиться к выступлению. Между тем Константин пригласил из близлежащего Лиона сведущих в искусстве золотых дел мастеров, передал им несчетное количество золотых монет вместе со множеством драгоценнейших камней и определил аккуратно форму и образ нового знамени. На шпице длинного шеста должна была красоваться из массивного золота монограмма Христа, обшитая двойным рядом драгоценных камней и окруженная венком из золотых дубовых листьев; под этим, на поперечном шесте, должно было быть укреплено знамя, украшенное жемчугом и золотой вышивкой. Внизу, под знаменем, должен был быть прикреплен в форме медальона бюст императора в виде бога солнца, с лучами вокруг головы, чтобы оказать уважение толкованию Гордиана и последователям государственной религии.

Это было новое военное знамя, которое должно было быть впредь почитаемо под названием Labarum, как главное знамя римской армии. Знаменосцем император избрал центуриона Кандида: достойнейшего из всех.

Между тем как солдаты, при наступлении ночи лежа вокруг костров, военными песнями при звуках бокалов праздновали будущие победы, Кандид собрал в своей палатке множество христианских солдат, чтобы поблагодарить небо за чудесное знамение и в святых надеждах представить себе, непосредственно за кровавым преследованием, торжество креста, обращение Константина в христианство, освобождение Рима и римской всемирной империи посредством святого Евангелия.