В узкой комнатушке, смежной с той, где спали солдаты, сидел на ящике голый по пояс Стёшин. Он уже успел нагреть на электроплитке таз с водой и теперь, напевая себе под нос, занимался утренним туалетом: смотрелся в зеркальце и старательно соскребал щетину с намыленной щеки.

Закончив бритьё, он отложил бритву, ополоснулся тёплой водой, накинул себе на лицо вафельное полотенце. И в ту же минуту его рот вместе с полотенцем сдавила сильная рука. По голой шее ударило лезвие опасной бритвы, которой он только что брился. Стёшин сдавленно хрипнул. Полотенце окрасилось кровью. Обмякшее тело солдата конвульсивно дёрнулось и сползло на пол, а ещё через полминуты оно окончательно затихло в объятиях навалившейся на него вампирши.

Амалия дотянулась до таза, вылила мыльную воду на пол и подставила таз под шею убитого. Уложив труп так, чтобы кровь из раны стекала в таз, она, сжимая окровавленную бритву, заглянула в комнату.

Бледный рассвет сочился сюда сквозь треснутые стёкла, выхватывая из сумрака спящих людей, какие-то ящики, доски, вёдра с краской, стремянку, стол с пустой бутылкой, стаканами, догоревшими огарками и разбросанными картами. Младший сержант Петрусенко похрапывал, развалившись на раскладушке. Ворочался и тискал во сне бушлат ефрейтор Лобзов.

Никто не шевельнулся, когда в помещении появился забрызганный кровью солдат.

Бесшумно проходя мимо спящих, Амалия краем глаза уловила движение справа от себя. Это Фитилин в полудрёме занимался онанизмом. Его рука подрагивала под бушлатом, которым он накрывался…

Ему и достался первый удар. Амалия пырнула в сонную артерию, чтоб покончить с ним сразу. Спустя несколько мгновений таким же ударом она вспорола шею Глузача. Перескочив через него, саданула лезвием по горлу Петрусенко. Затем захрипел в смертельной агонии Мамедов. Открыл глаза Алабердыев, но он успел только поднять голову: удар бритвой поразил и его.

Шум разбудил Лобзова, который спал в стороне от остальных. В недоумении и ужасе он вытаращил глаза на приближавшегося Мелентьева, бледного, залитого кровью, с окровавленным ртом и с бритвой в руке, с которой стекала ярко-алая влага.

— Он сошёл с ума! Псих!.. — срывающимся голосом прокричал Лобзов, отползая к стене. — Вадим, ты что? Это же я… я…

Он не оказал никакого сопротивления, даже не попытался убежать, когда Амалия со сладострастной улыбкой подошла к нему вплотную и, держа лезвие у его шеи, помедлила несколько мгновений.

Лобзов спиной вжимался в стену и кроличьими глазами косился на бритву, упиравшуюся ему в шею под подбородком. Вампирша смотрела, как он, тихонько скуля, кривится и закрывает глаза.

— Не надо, Вадик, не надо… — шептали пересохшие губы.

«Но как, однако, эти подлые людишки хотят жить!» — с брезгливой усмешкой подумала Амалия, погружая лезвие в шею ефрейтора.

Покончив с ним, она огляделась. В комнате уже никто не шевелился. Из перерезанных глоток хлестала кровь. Вампирша невольно залюбовалась на это зрелище. Но тут же опомнилась: сколько крови пропадает зря, выливаясь на грязный дощатый пол и исчезая в щелях! Она бросилась к вёдрам у стены. Некоторые из них были пусты; Амалия хватала их, подбегала к убитым и укладывала их так, чтобы кровь стекала в вёдра. Вскоре комнату наполнили звуки бьющих по стенкам вёдер струек. Для Амалии это была райская музыка.

Она вышла в смежную комнату. Таз, на котором лежал труп Стёшина, наполнился почти наполовину. Кровь уже не била струёй, а сочилась капля за каплей. Амалия не стала выдавливать её остатки; она отвалила мертвеца от таза, поставила таз на ящик, встала перед ним на колени и, наклоняя таз на себя, принялась быстро и жадно пить.

Она выпила всё без остатка. Потом некоторое время отдыхала — сидела на холодеющем животе покойника.

Нет приятнее чувства, когда свежевыпитая кровь растекается по жилам, пронизывая живительными импульсами истинное, эфирное тело! Это тело, иначе говоря — душа вампирши, в такие минуты наполняется энергией, становится бодрым, быстрым, сильным, и такой же заряд энергии получает и тело физическое, в которое оно вошло.

Увидев на полу разбитое зеркальце, она подобрала самый крупный осколок. Из него на неё посмотрело незнакомое мужское лицо, иссиня-бледное, небритое, вымазанное кровью. Оно показалось графине отвратительным. Она в досаде отшвырнула осколок и, давая себе слово не задерживаться в теле солдата и при первой возможности перейти в другое, более подходящее тело, вернулась в комнату.

В вёдра к тому времени натекло уже достаточно крови. Амалия переходила от одного ведра к другому и торопливо их осушала.

Не успела она допить последнее, как за окнами послышались голоса.

— Петрусенко, спишь ещё? — снаружи кто-то постучал по оконной решётке. — Давай, выходи! Или жрать не хочешь?

Нырнув в память Мелентьева, вампирша выяснила, что это явились солдаты из военно-строительной части, в которой служили и сам Мелентьев, и Петрусенко, и другие, работавшие в замке. Пришедшие принесли еду и кое-какой строительный материал.

Четверо из них во главе с сержантом вошли в бывшую привратницкую и принялись сбивать с сапог налипшую грязь. Слышались их ругательства и топот.