И волосы у всех монахов совсем короткие, такие же у женщин-посвященных и у отшельниц.

Она, Нээле, живет тут ради убежища, не ради служения - ей волосы срезать не надо.

Слышится детский смех; странно, думала, в монастырях всегда тихо и благостно, только гонги и барабаны гудят, созывая на молитву, отсчитывая время. Но ведь воспитанники - дети, им не запрещают смеяться.

Те, кого с младенчества отдали монастырю, намного сдержанней, а просто ученики - дети окрестных сел, они скоро вернутся в большой мир. И они не боятся огромного черного дерева на главном дворе, а ей до сих пор не по себе.

Дело ей тут нашлось на другой день после приезда - учить проявивших интерес женщин и девочек вышивке. Таких набралось около десятка. Пару часов длился урок - самое простое, что могла показать; помимо этого Нээле прибилась помогать художникам.

Не было в монастыре шелковых и золотых нитей для вышивки, не было тонких тканей, но роспись на стенах частично заменила их. Тут были все пять Опор, струились длинные тела диковинных жителей моря, птицы сплетали крылья в воздушном танце. А журавли танцевали и на земле.

Художники обновляли один из залов, куда весной нахлынут паломники.

Девушка не рисовала, лишь подносила то одно, то другое, порой помогала готовить краски, но работа увлекала ее.

Судьба подхватила Нээле и несла, как щепку в половодье; но была ли цель в этом? Или просто осуществились ее мечты о тихом убежище, и вот он, конец пути. Здесь можно забыть о времени, не думать, как юность перейдет в зрелость, а затем сменится старостью. Может быть, вскоре и она примет священный обет. Что станет делать тогда? Ей не запретят вышивать, но изысканные шелковые узоры никому не нужны тут, разве что раздавать паломникам, если найдет деньги на материалы. А может быть, в благодарность судьбе и вовсе отказаться от вышивки. Научиться как следует смешивать краски, и в росписи стен будет и немного ее труда...

Подоспело время обеда - неторопливого, под песни монахов из соседнего зала: так заведено, чтобы сами же они не увлекались едой, а думали о вещах более возвышенных. Простая пища - крупа, овощи, почти все выращено тут же на огородах, лишь малая часть закупается. Трапезы тут недлинные, не то что - по слухам - застолья в богатых домах.

Вышла на крыльцо, вдохнула поглубже: воздух морозный, но уже чувствуется в нем горьковато-живое дыхание ранней весны. А ведь еще брести и брести ей небесными тропами...

Всего ничего прожила в Эн-Хо, а возник уже собственный ритуал: сразу после обеда не прямо к себе идти, а мимо крыла, перед которым стоят каменные фигуры Опор. Замедлив шаг, привычно коснуться рукой лба четырехрогого быка, тронуть драконий чешуйчатый хвост, и совсем остановиться у ахэрээну. Скульптор изобразил диковинного зверя точь-в-точь как лесную собаку - мохнатую, остромордую, коротколапую - только с положенными крыльями. Взгляд каменных глаз казался умным и добрым.

Ахэрээну. Любовь и забота...

Легкие трещинки на камне сбоку сложились в лицо. Вот и еще загадка, почему человек, имени которого не посмеет назвать, поступил именно так. Ведь не живой ей следовало быть сейчас, а мертвой. Не считать же тот найденный в лесу цветок защитой. Да и не Нээле его отыскала, а удачу не передают.

Вновь - неизвестно. И какой вопрос себе ни задай, ответ будет тем же. Полузабытый голосок зазвучал в ушах, Тайлин напевала себе под нос:

"Кто же ты, ежедневно

Глядящая из зеркала на меня?

Кем бы ты родилась,

Если б могла выбирать -

Но что мне ответит зеркало,

Если не знаю сама..."

Покашливание прервало ее мысли.

– Брат Унно просит у уважаемой гостьи дозволения поговорить с ней.

– Нээле, гостья монастыря Эн-Хо, будет рада, - откликнулась девушка, исподволь рассматривая обратившегося. Если бы не монашеское одеяние, вылитый крестьянин, но не из таких нищих деревушек, где жила у Иммэ, а из деревень сказочных, благодатных. Коренастый, смуглый, очень земной, и не смиренной отрешенности полон, а деятельной, живой силы. Лет тридцати пяти, некрасивый, наверное, черты грубоваты, но веселый взгляд все исправляет. Как все же легко одеваются здесь монахи зимой... Нээле вот ежится, несмотря на теплую куртку и юбку.

– В пристрое вам будет теплее, чем во дворе, - видно, легко было прочесть мысли девушки. Нээле согласилась. Пройти вдоль длинного храмового крыльца, и вот они уже на месте. Здесь по утрам учились монастырские воспитанники, сейчас пусто; хоть и открыты окна, и вправду теплее, и ветра нет.

А вот сидеть не на чем, дети приносят с собой: летом - циновки, зимой - подушки. Что ж, можно и постоять. Монах улыбался одними глазами - небольшие морщинки расходились от их уголков.

– Я готова слушать, - а любопытно ведь...