Данные принципы внутригосударственного и (или) международного права, конкретизированные управомоченными правотворческими органами или лицами, могут стать специальными принципами права, которые содержатся в иных формах права, например, в международных договорах и национальных правовых актах. Среди основополагающих (общих) принципов внутригосударственного и (или) международного права, конкретизированных в российских правовых актах, возможно, например, назвать следующие: «осуществление прав и свобод человека и гражданина не должно нарушать права и свободы других лиц» (ч. 3 ст. 17 Конституции РФ); «равенство участников правоотношений» (п. 1 ст. 1 ГК РФ); «запрещение дискриминации в сфере труда» (ст. 3 ТК РФ) и т. д. Таким образом, к «действительным» (действующим) специальным принципам права можно относить принципы права, выработанные в результате конкретизации основополагающих (общих) принципов национального и (или) международного права, и содержащиеся в иных формах внутригосударственного и (или) международного права, в частности, в международных договорах, национальных правовых актах, правовых договорах и обычаях права.

В юридической литературе понятие «источник права» традиционно применяется собственно к формам права либо используется спорное понятие «источник (форма) права» [249] . Источник права – это то, из чего право происходит. Например, правовые договоры – из соглашений управомоченных органов и (или) лиц. Форма права – это внутреннее и внешнее выражение права. В частности, среди внешних форм национального права возможно выделять основополагающие (общие) принципы национального права, правовые акты, правовые договоры и обычаи права. Отсюда, полагаю, право, в частности, выражается в принципах и нормах собственно только права, содержащихся в формах национального и (или) международного права, реализующихся в государстве, – основополагающих (общих) принципах международного права, международных договорах, обычаях международного права, основополагающих (общих) принципах национального права, национальных правовых актах, правовых договорах и обычаях права.

В свою очередь неправо вырабатывается, например, в индивидуальных судебных актах, «позициях» судов, индивидуальных договорах и т. п., обязательных лишь для определенных данными индивидуальными судебными актами, «позициями» или индивидуальными договорами лиц, субсидиарно регулирующими общественные отношения на основе и в пределах принципов и норм права, содержащихся в формах национального и (или) международного права, реализующихся в государстве и поддерживающихся силой принуждения не только органов государства, но и иных управомоченных органов и лиц [250] .

Предметом исследования третьей части данного параграфа монографии является индивидуальное регулирование общественных отношений. Думаю, очевидно, что даже самые совершенные принципы и нормы права, содержащиеся в формах национального и (или) международного права, реализующиеся в государстве, по целому ряду объективных и субъективных причин недостаточны для регулирования фактических многообразных и развивающихся общественных отношений.

Вместе с тем, в 70–80-х гг. XX столетия в СССР многие исследователи с позиции доведенного до крайности юридического позитивизма предлагали отказаться от применения в «законодательстве» относительно определенных и диспозитивных норм права, пытались теоретически обосновать возможность дальнейшего развития права посредством применения в нём только абсолютно определенных норм, т. е. в рамках тотального правового регулирования общественных отношений. Например, Е. Г. Мартынчик считал возможным дополнить обширным перечнем, содержащим семь пунктов, ст. 232 УПК РСФСР, содержавшую оценочное положение, согласно которому суд при рассмотрении дела в распорядительном заседании имел право принимать решение о его направлении на доследование в случае существенного нарушения уголовно-процессуального закона при производстве дознания или предварительного следствия. В частности, одним из безусловных оснований для направления дела на доследование он называл допущенные на стадии досудебного производства «… нарушения прав потерпевшего, гражданского истца, гражданского ответчика» [251] . Теоретически спорным представляется его вывод о том, что «… реальное выполнение судом второй инстанции обязанностей по выявлению и устранению всех нарушений норм УПК возможно будет лишь тогда, когда в самом законе исчерпывающе, а не примерно будут закреплены существенные нарушения норм УПК, которые независимо от усмотрения судей влекут отмену приговора» [252] (выделено мной. – В. Е.). Как представляется, предложение Е. Г. Мартынчика было не только спорно с учетом вышеназванных общенаучных, теоретических и правовых аргументов, но и практически не реально ввиду бесчисленного многообразия фактических отношений.

В дальнейшем уже отдельные российские ученые начали признавать объективную необходимость по существу индивидуального регулирования общественных отношений. Однако, как правило, его спорно называли «судебным усмотрением» и дискуссионно относили к «судебному усмотрению», «нетипичным ситуациям правоприменительного процесса» [253] . Так, В. В. Лазарев предлагал выделять следующие разновидности нетипичных ситуаций: «а) правоприменение при пробелах в праве; б) правоприменение при одновременном осуществлении конкретизации правовых норм; в) применение права при значительном допущении усмотрения правоприменителя; г) применение права при производстве государственно-правового эксперимента; д) применение правовых норм общественностью» [254] .

Вместе с тем, принимая во внимание проанализированные выше общенаучные, теоретические и правовые аргументы, во-первых, изложенные и иные аналогичные иные процессы скорее являются типичными, нежели «нетипичными» ситуациями. Во-вторых, традиционное применение в юридической литературе понятия «усмотрение» кого-либо, в том числе «усмотрение» судьи, является теоретически спорным. Представляется более точным понятие «индивидуальное регулирование» (в частности, индивидуальное судебное регулирование, являющееся разновидностью «регулирования») общественных отношений в целом, а не теоретически неопределенное «усмотрение». В-третьих, правоприменительные органы не вправе заниматься в своей деятельности конкретизацией норм права, поскольку, на мой взгляд, конкретизация характерна только для правотворческого процесса, в результате которого управомоченные правотворческие органы и лица вырабатывают более детальные специальные принципы и нормы права. В то же время, например, судебное правоприменение завершается принятием индивидуального судебного акта, обязательного только для лиц, участвующих в процессе.

Среди объективных причин необходимости индивидуального регулирования общественных отношений прежде всего следует назвать абстрактный характер принципов и норм права. Абстракцию, из которой выхолощено всё особенное и единичное, Гегель называл пустой, скучной, безжизненной, бесцветной и бессодержательной всеобщностью, а развитие понимал как движения от абстрактного к богатому конкретному [255] . Понятие «абстракция» означает мысленное отвлечение от особенных и индивидуальных сторон предмета, выделение в нём существенных, главных характеристик. Абстрактному противоположно конкретное, представляющее собой результат синтеза, выделение более детальных, особенных сторон предмета. Вместе с тем, разграничивая понятие «абстрактное», «конкретное» и «индивидуальное», необходимо подчеркнуть их диалектическую взаимосвязь. «Абстрактное» выводится из конкретного, является выражением его существенных признаков. «Конкретное» характеризует особенности абстрактного, детализирует его сущность. В то же время «индивидуальное» выделяет единичные признаки предмета, отличающие его от других предметов этого же класса.

При таком общенаучном методологическом подходе развитие регулирования общественных отношений теоретически более обоснованно рассматривать как бесконечный процесс «восхождения» от общего – движение от абстрактных основополагающих (общих) принципов национального и (или) международного права к особенному (более «богатому конкретному») – специальным принципам и нормам, а также принципам и нормам отдельных институтов национального и (или) международного права; наконец – к «индивидуальному», «восхождению» к единичному, посредством индивидуального регулирования общественных отношений в соответствии с фактическими обстоятельствами данного казуса.