– Надюша, доча… идите… Пироги возьмите, пусть старик поест… – Она вытерла лоб тыльной стороной ладони. – И витамины возьмите, смородину. Кажется, одна банка осталась.

– Я отвезу Надю на велосипеде, – кротко предложил Валера.

– А я что, разрешила велосипед брать? – Ирина сдвинула брови.

Валера опустил глаза.

– Ладно, берите, но смотри не сломай. Пирогов возьмите десять, а то нам не останется. Тех, что со сливами, – пробурчала Ирина. – Надо же… такая напасть… Ох, жизнь… Привет передай…

Махнула рукой и пошла с тазом в огород, там на веревках уже трепыхалось сверкающее белизной постельное белье.

…Каждое утро она разбирала постели до матрацев, вытряхивала во дворе, выбивала одеяла и подушки. Она не хотела этого делать, но что-то заставляло ее. Когда Ира пошла в школу, мама сказала, что теперь она сама должна следить за своей кроватью. Должна так должна, Ира все вытряхнула, застелила. Пришла мама, подняла покрывало и все бросила на пол.

– На простыне не должно быть ни одной складочки, – шипела мама, глядя испуганной Ире в глаза. – Одеяло должно быть сложено точно вдвое. Ты меня поняла? Подушку надо взбивать вот так…

И она принялась взбивать подушку, время от времени прощупывая ее, кривясь и снова взбивая. Подросшей Надюшке Ира всего-то и сказала:

– Утром застилай покрывалом.

Дочка застилала так, чтоб ни бугорочка, ни складочки…

Надя переплела косу, надела чистый сарафан, взяла десять пирожков, прошлогоднюю смородину, и они с Валеркой поехали. Перед деревней, метров за сто, Валерка остановился, опустил одну ногу на землю, осмотрелся, прижав ладонь козырьком ко лбу, и сказал, что не останется, мол, его не рады будут видеть.

– А почему? – спросила Надя, соскакивая на землю.

– Потому, что мой отец вроде как вместо их сына, – он кивнул в сторону деревни, начинающейся за густым высоким кустарником.

– Вместо их сына? – переспросила Надя, потирая занемевшие бедра.

– Ну да, вместо твоего отца.

– А… – до Нади дошел смысл его слов, – а я не подумала. Ты тут будешь ждать?

– Да, но, если хочешь, я тебя отвезу…

– Не надо, я сама, я быстро, – сказала она, поправляя бретельки сарафана.

Валерка оживился:

– Вот и хорошо, я тут буду, а если спросят, как добралась, скажи, на попутке. – Он прислонил велосипед к дереву.

– Скажу. – Она проверила, не расплелась ли коса.

Валерка прищурился:

– Оставайся сколько хочешь. – Он одернул на коленях спортивные штаны и опустился на потемневший пенек. – Если во двор не пустят, не проси, сюда беги. – Положил локти на тощие коленки, и она зашагала к деревне, потом обернулась, помахала рукой, улыбнулась:

– Я быстро.

Быстро не получалось. Идти было трудно – шлепанцы все время увязали в песке. Надя сняла их и оставила под кустом. Вот кладбище, лагерь, только детей в нем нет, везде замки висят. На улице, вдалеке на скамейке у забора, бабки сидят и смотрят в ее сторону, собаки бегают, хвостами машут. Жарко. Проходя мимо лагеря, она почувствовала запах речной воды, повертела головой, но речку за густым кустарником и одноэтажными корпусами не увидела. Дом деда сразу за лагерем. Из белого кирпича. Приближаясь осторожно, как кошка, она смотрела на окна за невысоким забором. На одном, крайнем справа, не было гардины. Значит, в той комнате голо и неуютно. Прижимая руку к колотящемуся сердцу, она подошла к калитке выше ее роста и постучала.

– Кто? – спросил неприветливый женский голос.

– Надя. – Она отошла от калитки. Может, убежать?

Бежать было поздно – калитка отворилась, и Надя увидела высоченную женщину необъятных размеров.

– Ну? – спросила та.

– Я Надя, пришла к дедушке Саше и бабушке Антосе.

Женщина повернулась к дому и крикнула:

– Мама, к вам Надька Иркина пришла.

А Надьке уже очень хотелось назад, к Валерке. Стоит она, с ноги на ногу переминается, головой вертит по сторонам – не из любопытства, а от растерянности. Заглядывает во двор и вдруг вспоминает, как приходила сюда с мамой. Это было давно. Мама сказала, что они пойдут к дедушке и бабушке, и Надя оделась в самое красивое, а мама рассердилась и напялила на нее самое старое и короткое. Надя расплакалась – она в таком виде идти не хотела, а мама ее ударила и сама надела резиновые сапоги, потертое стеганое пальто, из которого во все стороны торчали нитки, – в нем мама была похожа на огромную лохматую гусеницу. Платки она не носила, но тут какой-то жуткий платок надела и под подбородком узлом завязала. Тихий ужас. Они шли пешком два часа в кромешной тьме через лес, шли очень долго. Дедушка и бабушка очень удивились, а потом мама с бабушкой сильно ругались и мама кричала, что отец все деньги пропивает…

– Мама, слышите, Надька пришла! – Лицо женщины краснеет от натуги, в этот момент открывается дверь и на большое крыльцо высыпают четверо детей и двое мужчин. Останавливаются и молча смотрят на Надю.

Надя шарит глазами по лицам – вдруг среди них папа, – а сама стоит навытяжку, будто урок у доски отвечает.

Лица ничего не выражают. Из-за дома выходит женщина, похожая на необъятную лицом и фигурой, а с ней еще двое совсем маленьких детей.

– Ну, тебе чего? – слышит Надя скрипучий голос, и в дверном проеме появляется старуха с жестким неподвижным лицом, будто вырезанным из камня.