– А попробовать? – сказал я. – Ну хотя бы пофантазировать? Прикинуть, что может быть?

– Хорошо, Володя, я скажу. Давай так: попробуем прикинуть, что мы бы с тобой решили купить за пятьсот тысяч, если бы они у нас были. И мы хотели бы получить кое-какой наварец…

– Занятная интрига, – сказал Ант.

– Допустим, – не обращая внимания на эти слова, продолжал Эдик, – допустим, что-то совсем неизвестное. Старое. Чего нет в каталогах «Кристи» и «Сотби». Вот в этих. – Эдик тронул лежащие перед ним альбомы. – Но что моментально станет шлягером этих каталогов.

– Эдинька. – Я помедлил. – Ты знаешь что-нибудь о таких вещах?

– Володя, найти такую вещь или узнать о ней что-то – значит найти полтора миллиона долларов. Ничего крупного даже в мизерном количестве не ходит. Самая большая сделка – четыре тысячи рублей. Естественно, данные по нашим каналам.

– А главное средоточие?

– Центры – Москва и Ленинград. Один крупный фарцовщик есть в Горьком, я у него, кстати, был месяц назад. Сам понимаешь, эти люди имеют деньги. А имея деньги, как к себе домой ездят и сюда к нам, в Таллин. Модное место. Ездят в основном солидные спекулянты, «крупняк». Пользуясь случаем, что пока на свободе. – Эдик подошел к одной из картотек, открыл ящик, достал и протянул мне три карточки. – Вот, глянь. Останавливаются только в «Виру», редко в «Кунгле». Да, да, это они. Именно сейчас, в эти дни, они живут здесь, у нас. Ерофеев, Губченко и Фардман. По кличкам Шакал, Тюля и Кузнечик. Три крупных московских фарцовщика. Одного из них – Губченко, он же Тюля, – я бы советовал особо выделить.

– Интересно, что они здесь делают? – спросил я. – Ну, будем говорить, что они здесь делают «официально»?

– Официально – отдыхают. Да, да, не смотри на меня так. Дают разгрузку пострадавшим нервам. Живут в гостинице «Виру». Номера люкс, утром гуляют, ходят в море на яхтах, сауна, вечером ресторан, подруги.

– Это означает, что они «чистые»?

– Да, все трое недавно отбыли срок по сто сорок четвертой. Сейчас, судя по оперативным данным, чисты.

Горбачев. Трое и Горбачев. Нет, это было бы слишком явно.

– Ты считаешь, они не имеют никакого отношения к контейнеру? И к убийству Горбачева?

– К убийству Горбачева у них железное алиби. В то утро все трое спали в своих номерах и появились в баре только к двенадцати. Это подтверждено. Опрошены коридорные и дежурная на этаже.

– А к контейнеру?

– Ну, Володя… В принципе все может быть. Но я считаю, не имеют. Иначе бы они не гуляли здесь у всех на виду.

– Ладно. – Я передал карточки Анту. – Спрячь, Ант, пригодятся. Так что ты откопал, а, Эдик?

– По мелочи, наверное, не стоит говорить.

– И все-таки.

– Ходило колечко, прошлый век, в середине ривер-багет (ривер, весселтон, ягер – классификация алмазов по цвету, багет и маркиз – по форме огранки. – Примеч. авт.) на двадцать четыре и восемь карата. Вещь Фаберже. Ходил крупный весселтон-маркиз, старой огранки, в идеальном состоянии. Иностранец, наверное, дал бы за такой тысяч тридцать. Смешно выплыл: женщина, которой он достался по наследству, пробовала продать его с рук в Москве, около магазина «Алмаз» в Столешниковом. Мы заинтересовались.

– А насчет покрупнее?

– Насчет покрупнее. Ну, если хотите, сначала байку. Полгода назад в Одессе один московский доскарь, человек достаточно серый, хотя и проходил до этого по нескольким крупным делам, купил «смальту» – каменную икону с ликом, выложенным по камню смальтовой мозаикой. Как выяснилось, купил он ее за бесценок. Отдал этот доскарь за смальту пятьсот рублей и привез в Москву. Здесь, не мудрствуя лукаво, сдал в комиссионку на улице Димитрова. Оценщик был жулик. Кстати, сейчас он сидит. Жулик-то жулик, но, так же как и доскарь, не совсем компетентный. Смальту оценщик само собой записал не как икону, а как мозаичный портрет светского характера. Оценил в тысячу, отдал эту тысячу доскарю и тут же, естественно, позвонил знакомому фирмачу, выпросив у того три. Иностранец, ливанский подданный Камил Шафир, смальту купил и моментально вывез. За границей эксперты установили, что это византийская икона двенадцатого века с известным сюжетом, изображающим Христа-Пантократора. На аукционе Шафир взял за эту смальту миллион долларов.

– Лихо, – заметил Ант.

Я подумал: «Кажется, Эдик за эти сутки проделал серьезную работу. Молодец».

– А если уж говорить совсем реально – сейчас у нас где-то плавают или могут плавать три вещи. – Эдик протянул мне папку. – Здесь данные о них. Одну сразу же ставлю под сомнение. Это когда-то ошибочно отпечатанный серебряный рубль с портретом великого князя Константина. Так называемый «серебряный Константин». Во всем мире таких рублей всего шесть – столько, сколько их и было отпечатано. Практически они бесценны – для нумизматов. Еще насчитывается четырнадцать абсолютно идентичных оригиналу фальсификатов. Но не думаю, чтобы кто-то всерьез привез для покупки «серебряного Константина» полмиллиона. Считается, что у нас в Союзе плавает только один такой рубль, все остальное – подделка. И хотя реальная аукционная цена этой монеты на международном рынке раритетов хранится в тайне, я все-таки думаю, что это пустая версия.

– Почему?

– Атрибутировать «Константина» здесь, в полуконспиративных условиях, трудно, а практически невозможно.

– Значит? – сказал Ант.

– Значит, остаются две вещи.

– Две? Как я понимаю, это два твоих главных удара?

– Может быть. По крайней мере, данных, что эти вещи могут плавать, мне бы не дала ни Оружейная палата, ни Исторический музей. Приходится всю информацию добывать у любителей. Вы слышали про панагию Ивана Грозного?

Панагия… Кажется, это что-то вроде образа, который носят на груди священники. Но о панагии Ивана Грозного я ничего не слышал.