— Плоть человеческая слаба для соблазна. И что досадно — недостаточно немощна.

— Вы откланялись, отъехали со двора. Переехали на соседнюю улицу, прошли по подворотням, вернулись через заднюю калитку.

Батюшка печально кивнул.

— Это, видимо, самый несчастный день в жизни нашего городничего… Если бы он знал… — Аркадий размышлял вслух.

— Да он и так знает… — и, видя удивленный взгляд Аркадия, батюшка торопливо пояснил. — Постойте, ты думаешь, что я был с Варварой Матвеевной? Нет, что ты… Твой батюшка был человеком порядочным, думаю тебе я могу тоже довериться… Это моя еще отроческая любовь. Да только родители ее другого жениха выбрали… Я, может, и постриг принял, дабы унять сей соблазн. Рязанины об этом знали, и иногда, предоставляли нам свое гостеприимство для свиданий.

— Вы ничего не слышали, не видели? Может быть Николая? Его даму?…

Старик печально улыбнулся:

— Видно сразу, сын мой, что истинно вы влюблены не были. Ибо иначе знали бы — в такие минуты — затруби трубы Страшного Суда, вы бы от них отмахнулись.

— Но выстрел вы все же услыхали.

— Ну да. Затем выглянул в окно, увидал — что-то случилось. Решил, что мне будет лучше ретироваться. Я спустился по задней лестнице, к черному входу. Оттуда бежал к калитке…

— …Потому, когда послали к вам коляску, то найти не могли. Вы еще не вернулись… Кажется, я видел вашу рясу, когда побежал на крик в сад.

— Возможно. Я вас не видел. Лишь чуть не налетел на Рязанина — он входил в нужник. Он вошел, а я мимо — хотя чуть не растянулся на грязи…

В самом деле — лужа там стояла постоянно. Чуть поодаль от уборной стояла похожая дощатая будка — душ. Колодезную воду натаскивали в жестяную бочку, поставленную наверху. Бочка была выкрашена в черный цвет, и в иной ясный день вода в ней нагревалась до состояния кипятка. Под этим душем домочадцы мылись летом чуть не каждый день. Вода с обмылками стекала в выгребную яму, поскольку Варвара Матвеевна полагала грязную воду опасной для растений, которые любила чуть не больше чем мужа. Но канавка, что вилась в выгребную яму, то и дело засорялась, зарастала травой, и около нужника то и дело возникала лужа.

— А ваша… — спросил Аркадий. — Спутница ничего не заметила?…

— Давайте о ней забудем. Она видела ровно то же, что видел я.

Аркадий поморщился. В самом деле — от мужского благородства уже сводит скулу, а женщины — сугубо ни причем.

Казалось странным, что из четырех человек, находящихся наверху, никто друг друга не видал. Впрочем, батюшка спустился по черной лесенке, Николай, видимо же, использовал ближайшую к своей комнате — парадную. Еще могли встретить друг друга женщины.

— Простите, но я все же должен узнать имя вашой…

— Нет, это никак не возможно! Что вы от нее хотите? Желаете оправдать своего друга? Хотите, я скажу, что во время убийства ваш друг был у меня на исповеди! Или, что я видел его в другом месте! Что вам надо от меня — скажите…

Святой отец почти молил юношу и тот почти поддался соблазну закончить все хоть как-то. Останавливало то, что это будет неправда, то, что ответ будет неверным. Так двоечники подгоняют решение под известный верный итог. А он-то верного ответа не знает, лишь что-то полагает правильным, верным.

— Подождите… — вспомнил нечто Аркадий. — Вы же говорили, что видали генерала Рязанина у нужника. Так отчего вы удивились, увидав его живы?

— Так вас же поймешь! Я слышал выстрел, а мне сказали, что генерала зарезали! Опять же вы меж собой крутили нож!

Да, действительно выстрел плохо вязался с ножом. В каменоломнях тоже кто-то стрелял помимо штабс-ротмистра, но убит тот оказался все же ножом. Однако же в саду выстрел казался совершенно лишним. Если генерал зарезан — то зачем же стрелять? Чтоб привлечь внимание? Что было сначала? Выстрел или убийство? Вероятно, выстрел бы насторожил бы абреков, разбудил, всполошил графа.

— Обещайте мне, что сказанное сейчас — останется меж нами, — просил отец Афанасий.

Аркадий медлил с ответом.

— Прошу вас…

— Обещаю без крайней необходимости не выдавать вас.

Аркадий все же взял фонарь и вышел в сад. На его уход никто не обратил внимания — было не до него. Меж деревьями было прохладно и спокойно. Шум в доме стал едва слышен, зато все также шелестела листва, да стало еще прохладней. Юноша посмотрел на звезды: который час? Кажется, около двух ночи — науке определять время по звездам его научили в Харькове, во время походов по тамошним лесам.

Иной романист бы написал заготовленную фразу: «ничто не говорило о недавней трагедии». Но где там! Лампа горела ярко, однако казалось, словно убийца снова тут, он следит из-за кустов. Кровью в беседке не пахло, она уже свернулась и казалась черной, словно деготь. Аркадий попытался представить, как был убит граф. Когда они уходили, он сидел, облокотившись на столик, почти лицом ко входу. От окна до столика было где-то с полсажени, стало быть дотянуться с улицы к жертве убийца не мог. Вот если бы рукоятка ножа была длинней…