Одновременно с получением этой директивы на Волховский фронт в качестве представителя Ставки был направлен по его просьбе Маршал Советского Союза К. Е. Ворошилов, который передал генералу К. А. Мерецкову требование И. В. Сталина: возобновить наступление, чтобы как можно скорее перерезать стратегически важный участок железной дороги Любань – Чудово. Однако пребывание Ворошилова не принесло желаемых (или обещанных) результатов, и Политбюро ЦК ВКП(б), рассматривая вопрос о Ворошилове 1 апреля 1942 г., в своем постановлении специально отметило: «Желая еще раз дать возможность товарищу Ворошилову использовать свой опыт на фронтовой работе, ЦК ВКП(б) предложил товарищу Ворошилову взять на себя непосредственное командование Волховским фронтом. Но товарищ Ворошилов отнесся к этому предложению отрицательно и не захотел взять на себя ответственность за Волховский фронт, несмотря на то, что этот фронт имеет сейчас решающее значение для обороны Ленинграда, сославшись на то, что Волховский фронт является трудным фронтом, и он не хочет проваливаться на этом деле» [350] . Как показало дальнейшее развитие событий, Волховский фронт оказался действительно трудным фронтом.

Февраль 1942 г., последний месяц первой блокадной зимы, стал переломным в противоборстве жизни и смерти в осажденном Ленинграде. Хотя смерть еще продолжала уносить десятки тысяч его жителей, те, кто сумел противостоять ужасам и лишениям самых голодных месяцев блокады, почувствовали, что самое страшное время они пережили, не капитулировав перед немецко-фашистскими варварами. Принимаемые руководством обороны Ленинграда и Москвой энергичные меры по возрождению жизни в городе укрепляли надежду ленинградцев на избавление от вражеской осады. Понимание того, что пик трудностей пройден, пришло в это время и к руководителям обороны Ленинграда. Об этом можно судить по весьма откровенному признанию одного из самых ответственных руководителей – секретаря горкома партии А. А. Кузнецова, который именно в феврале 1942 г. на одном из партийных активов заявил: «… Мы сохранили народ, мы сохранили его революционный дух и мы сохранили город. Мы не раскисли. Мы знали, что 125 граммов хлеба не является необходимым прожиточным минимумом, мы знали, что будут большие лишения и будет большой урон. Но ради города – города в целом, ради всего народа… отечества, мы пошли на это дело и дух наших трудящихся сохранили – мы тем самым сохранили и город…» [351] Испытав невиданные лишения и понеся огромный урон, ленинградцы имели моральное право сказать: «Мы сохранили свой город!»

Пережив страшную голодную зиму, жители осажденного города особенно ждали существенных перемен к лучшему на фронте. Увы, в действительности события развивались иначе: Директива Ставки ВГК овладеть Любанью не позднее 4-5 марта 1942 г. оказалась не выполненной, поскольку германское военное командование, руководствуясь приказом Гитлера «Ни метра назад! Самое важное – удержать Ленинград в кольце блокады», еще в конце февраля 1942 г. перебросило сюда 7 пехотных дивизий и 1 бригаду из Германии, Франции и Дании и тем самым предотвратило угрозу прорыва советских войск к Любани и окружения Чудовской группировки. В то же время Ставка ВГК не имела возможности оказать существенную помощь резервами ударным группировкам на этом направлении и ограничилась в основном перестановкой кадров. 8 марта 1942 г. заместителем командующего Волховским фронтом был назначен генерал-лейтенант А. А. Власов, который прилетел вместе с К. Г. Ворошиловым, Г. М. Маленковым и заместителем командующего ВВС Красной Армии А. А. Новиковым для оказания помощи в организации продолжения наступления [352] . В донесении Верховному Главнокомандующему от 14 марта 1942 г. командующий Ленинградским фронтом М. С. Хозин сообщал о плане своих действий «для совместного с Волховским фронтом завершения задачи по окружению и уничтожению любань-чудовской группировки противника», подчеркивая, что решение этой задачи «направлено непосредственно на ликвидацию блокады Ленинграда еще до наступления весенней распутицы». Правда, далее командующий Ленинградским фронтом делал оговорку, что имеющихся сил для наступления «явно недостаточно», что необходимо иметь вторые эшелоны, которые позволили бы по ходу операции наращивать силы боевого порядка из глубины [353] .

Однако 15 марта 1942 г. войска 18-й армии противника под командованием генерала Г. Линдемана при поддержке крупных сил авиации начали контрнаступление, целью которого было перерезать коммуникации нашей 2-й ударной армии встречными ударами с севера и юга. Ставка ВГК и на этот раз недооценила наступательные возможности немецких сил: в своей Директиве командующему Волховским фронтом от 17 марта она приказывала «не только не допустить перехвата противником коммуникаций 2-й ударной армии, но и полностью разгромить и уничтожить контратакующие части противника» [354] . Без дополнительных подкреплений эта директива оказалась невыполнимой. Как сообщал 23 марта 1942 г. начальнику Генерального Штаба Красной Армии заместитель командующего Волховским фронтом А. А. Власов, 18 марта противник перерезал тыловые дороги 2-й ударной армии, оставив ее без боеприпасов, продфуража и пополнения в 1000-1300 человек. «Предпринятые меры по освобождению дороги до сих пор положительных результатов не дали, – доносил Власов. – Армия имеет запасы: хлеба по 25 марта 1942 года; жиров, сала, овса, сена, сахара, соли нет. Начался падеж конского состава. Боеприпасы на исходе… Создавшееся положение заставляет командующего армией оглядываться назад и снижать темпы наступления…» [355] С этим категорически не согласился Верховный Главнокомандующий, который приказал командующему Волховским фронтом К. А. Мерецкову лично возглавить операцию по деблокированию отрезанных частей 2-й ударной армии. Бросив в наступление имевшиеся у него в наличии силы, вплоть до курсов младших лейтенантов и учебной роты младших командиров, Мерецков доложил 29 марта 1942 г. Верховному Главнокомандующему о выполнении его приказа. На следующий день, 30 марта 1942 г., Военный Совет Волховского фронта заверил Ставку ВГК, что ликвидация прорвавшегося противника развивается успешно, и обещал в ближайшие дни возобновить решительное наступление на Любань [356] . Но этот оптимизм исходил, как скоро выяснится, не из реальной возможности выполнить Директиву Ставки, а из стремления смягчить ее недовольство развитием событий.

В отсутствие решающих успехов на фронте освобождения Ленинграда от блокады судьба осажденного города зависела, как и прежде, от перевозок по Дороге Жизни. С начала марта 1942 г. были обустроены и приведены в рабочее состояние пути, соединявшие Ленинград с Ладожским озером. По одному из них транспорт следовал в город с Вагановского спуска, проходил через Борисову Гриву, Полигонное шоссе, Приютино, Ржевку. По другому пути автомашины шли из Ленинграда к Ладожскому озеру через Ржевку, Бернгардовку, Романовку, Ириновку до Коккорева. Общая протяженность каждого из этих путей составляла 50-55 км, которые теперь автомашины преодолевали за полтора-два часа вместо 8-10 до расширения и укрепления проезжей части дороги. Ледовая трасса с января 1942 г. действовала как обычная автомагистраль с той лишь особенностью, что находилась в зоне вражеских обстрелов и бомбежек. Толщина льда достигала к этому времени одного метра и позволяла пропускать даже тяжелые танки КВ. В целях безопасности и бесперебойного движения были выделены отдельные трассы для гужевого, тракторного, автомобильного и даже пешеходного движения. Все это позволяло водителям вплоть до 25 марта 1942 г. двигаться по ледовым дорогам со скоростью 35-40 км, а иногда и 50-60 км в час [357] .

Принятые меры позволили резко увеличить интенсивность перевозок по Военно-автомобильной дороге. Если в ноябре-декабре 1941 г. среднесуточная доставка грузов в Ленинград составляла всего 361 т, то в марте 1942 г. она увеличилась в 10 раз и составила 3690 т, в том числе 2890 т продовольствия [358] . В результате самоотверженного труда всех работников Военно-автомобильной дороги в марте 1942 г. в Ленинград было доставлено более 118 тыс. т различных грузов, в первую очередь продовольствия [359] .

Однако эффективность перевозок по ледовой дороге зависела еще и от того, насколько бесперебойно поступали по железным дорогам из различных концов страны грузы для Ленинграда на перевалочные базы, расположенные на восточном берегу Ладоги. В марте 1942 г. из-за недостатка грузов на перевалочных базах транспортные возможности ледовой дороги использовались не на полную мощность, в связи с чем А. А. Жданову и находившемуся в это время в Ленинграде А. Н. Косыгину приходилось неоднократно обращаться в Государственный Комитет Обороны с просьбой ускорить продвижение по железной дороге продовольствия и горючего для Ленинграда. После одного из таких обращений нарком путей сообщения Л. М. Каганович заверил 11 марта 1942 г. Председателя ГКО И. В. Сталина в том, что предназначенные для Ленинграда продовольствие и горючее будут доставлены на пункты перегрузки не позднее 20 марта. Однако Нарком путей сообщения не сдержал своего обещания, и А. А. Жданов был вынужден пожаловаться И. В. Сталину на то, что приказ Л. М. Кагановича от 11 марта 1942 г. о доставке грузов Ленинграду и фронту в количестве 5 тыс. вагонов к 20 марта выполнен менее чем наполовину. «Такое положение с продвижением продовольствия и горючего Ленинграду и фронту, – писал А. А. Жданов, – ставит нас в исключительно тяжелое положение. У нас остается 10-15 дней для заброски продовольствия и горючего по автомобильной дороге через Ладожское озеро. Созданные запасы в Осиновце и Ленинграде по продовольствию не обеспечивают нашу месячную потребность, а по горючему едва покрывают текущую потребность» [360] .

По-видимому, ленинградский лидер в данном случае не сгущал краски, и продовольственное положение города с почти 2-миллионным населением оставалось действительно сложным. Значительное увеличение завоза продуктов питания не создавало еще запасов, едва покрывая потребность в отоваривании продовольственных карточек по новым нормам снабжения хлебом, крупой, мясом, маслом, сахаром и другими продуктами. Поэтому проблема «лишних ртов» в осажденном городе оставалась довольно острой и в марте 1942 г. Однако теперь побудительным стимулом к эвакуации многих ленинградцев весной 1942 г. стало их страстное желание освободиться от ужасов и лишений пережитой ими голодной зимы, вырваться за кольцо блокады, в которой они находились уже более 200 дней. «Эвакуация становится похожа на бегство от смерти, – записала в дневнике 22 марта 1942 г. начальник планового отдела 7-й ГЭС И. Д. Зеленская. – Сегодня я доехала на машине с эвакуирующимися до Финляндского вокзала и поглядела на это кочевье – санки с тюками и санки с живыми трупами…» [361]