– Потому что выпускаюсь из центра и начинаю новую жизнь.

– И какое имя ты хочешь? – спросила она, подтягивая к себе стул и пристраивая блокнот и ручку на столе.

– Я пока еще не знаю, – призналась я.

– Тебе нравится имя Дори? – спросила она. – Это один из моих любимых персонажей.

– Она не хочет, чтобы ее назвали в честь мультяшной рыбки, – буквально выплюнул Марк, явно недовольный сестрой.

– Мне будет сложно полностью изменить свое имя, – объяснила я. – Потому что оно официальное и все документы у меня оформлены на Шей Бенсон. Я вот подумала… – Я замолчала, приложив палец к нижней губе. – Наверное, лучше добавить что-то к тому имени, которое у меня уже есть.

– Хорошая идея, – одобрила Сара.

– Приведи какой-нибудь пример, – сказал Марк, ставя на стол дополнительную тарелку.

Это оказалось не так просто.

– Ну… раз уж я начинаю все заново, мне придется принимать мудрые решения. И я хочу быть смелой. – Оба ребенка изучали меня, пока я размышляла над именами. – В сегодняшней проповеди вашего папы говорилось о доверии, и я хочу добавить к имени и что-нибудь об этом.

– У меня есть идея, – сказала Сара, постукивая кончиком ручки по блокноту, словно пытаясь не сбиться с мысли. – Можем добавить эти слова к твоему имени.

Я не поняла.

– Как именно?

– Оставим твое настоящее имя, как ты и сказала, но добавим к нему другое. Шей-Выпускница.

– Это глупо, – проворчал Марк.

– Нет, не глупо, – настаивала его сестра.

– Да, кажется, ты нашла способ, Сара. Как насчет Шей, Мудрой, Смелой и Доверяющей? – спросила я. Я не была такой, но описала женщину, которой однажды надеялась стать.

– Да, – с восхищением ответила Сара. – Звучит идеально.

Я услышала, как открывается входная дверь, и подняла взгляд в тот самый миг, когда Дрю вошел в дом.

– Папа, папа, мы нашли новое имя для Шей, только она все равно останется Шей, потому что ей зачем-то надо оставить старое имя. Мы решили добавить новые имена к тому, что у нее уже есть, – выпалила Сара, к концу своей речи уже задыхаясь.

Дрю обнял дочь одной рукой за плечи. И посмотрел на меня.

– Так какое же у тебя теперь длинное имя?

Я запнулась, поэтому Сара выпалила его за меня.

– Шей, Мудрая, Смелая, Доверяющая. Разве не прекрасно? – Малышка была явно довольна собой.

– Очень хорошее имя, – сказал Дрю, удерживая мой взгляд. – Я бы и сам лучше не придумал.

– Мы когда есть будем? – спросил Марк скучающим тоном. – Я голодный.

– Я тоже, – сказал Дрю и направился к мультиварке, затем оглянулся через плечо. – Тут ничего особенного, так что не стоит многого ожидать, – предупредил он меня.

По правде говоря, само время, проведенное с Дрю и его детьми, казалось мне более чем особенным. Так что на стол он мог подавать хоть опилки, мне было все равно.

Теоретически понедельник был для меня днем отдыха. Но отдых оставался только в теории. Да, я не занимался делами церкви, если только не случалось что-то срочное. Но обычно я использовал свой свободный день для того, чтобы наверстать как можно больше упущенного в работе по дому.

В этот понедельник, как и всегда, я очутился по колено в стирке. На полу между мной, стиральной машиной и сушилкой лежали три кучки одежды. После этой стирки мне предстояло еще разобраться с двумя загрузками постельного белья. И покупку продуктов я тоже никак не мог перенести на другой день. Кухонные шкафы неприятно удивляли своей пустотой. Мне нужно было найти время для поездки в магазин между походом с Марком к стоматологу в одиннадцать тридцать и визитом в младшую школу. Я вызвался помочь классу Сары с их художественным проектом.

Я вызвался. О чем я только думал?

Необходимость взять на себя роли матери и отца истощала меня одновременно и физически, и эмоционально. Бывали дни, когда раздражение просто захлестывало меня и приходилось напоминать себе, что Кэти не выбирала свою смерть. Она не хотела бросать наших детей. Или меня. И то, что ей пришлось это сделать, разбило ей сердце.

Почти разбилось и мое. Много времени ушло у меня на то, чтобы выбраться из ямы беспомощности и депрессии, в которую я провалился. В последние дни я уже мог справляться с потребностями детей, которыми обычно занималась только Кэти, и делать это без всякой злости. Проблема заключалась в безосновательном раздражении на Кэти, которое когда-то прицепилось ко мне, как внутренняя паутина, и от которого я до сих пор не смог избавиться. Но теперь и это бремя стало гораздо легче. Я научился с ним справляться, держаться за хорошие времена, помнить, как сильно она любила меня и детей.

Ее не стало, и я остался один на один с жизнью, приняв на себя все обязанности, которые она выполняла в нашей семье, и чувствуя себя совершенно неспособным выполнить их хоть вполовину так же хорошо, как она.

Прошло уже четыре года, и я понимал, что мне всегда будет недоставать Кэти. Она была идеальной пасторской женой: преданной, любящей, доброй, набожной. Каждый день мне казалось, что вместе с ней умерла часть меня. Горе уже не душило меня так, как это было в первый год. Мне все еще жутко ее не хватало, но я сумел проложить свой путь сквозь опустошение потери и вместе с невероятной болью нашел успокоение. Обрел более глубокое понимание себя, всего того, что я имел и за что был благодарен Богу: за те хорошие годы, что мы с Кэти прожили вместе, за любовь, которую мы нашли, за наших детей. Эти драгоценности я подбирал на пути к исцелению. Теперь я мог вспоминать ее и не чувствовать якорей, тянувших меня на дно. Я даже снова мог смеяться и шутить.