– Знаете, мужчина, если вы ночью не осмелились перескочить через маленький плюшевый валик, то вряд ли сумеете преодолеть большую лужу.

После такой оригинальной преамбулы Леонид просто не знал, что делать: плакать или смеяться. Правда, плакать в эту ночь совсем не хотелось. Поэтому он едва слышно пробормотал:

– Ну, что вы, Илга, я даже не думал устанавливать какиенибудь кордоны между нами.

– Вот и чудесно, – обрадовалось Илга. – С этого момента переходим на «ты».

Она достала фонарик и, осветив им узкое пространство палатки, вытащила из рюкзака оригинальную коричневую бутылку. Приложив её горлышко к губам Леонида, она проворковала:

– Попробуй, Лёня, в честь нашего знакомства наш латвийский компот.

По привычке не пригубив, а глотнув предложенный напиток, Леонид моментально обжёг все свои внутренности. Догадавшись, что Илга разыграла его, он неимоверным усилием воли заставил себя сдержать кашель. Кто мог подумать, что предложенный компот окажется настоящим «Рижским бальзамом» 45-ти градусной крепости. Горьковато – сладкий вкус тонизирующего напитка понравился Леониду, и он с удовольствием отпил ещё несколько доз согревающего «компота», оставив в бутылке лишь половину её содержимого. Илга захлопала в ладоши.

– Вот теперь я вижу, что ты из Сибири, – похвалила она Леонида, забрав у него бутылку, чтобы тоже сделать несколько маленьких глоточков.

Ну а дальше произошло то, что и должно было произойти. Разве можно, спрашивается, положить кошку вместе с собакой или ту же кошку рядом с мышкой, не ожидая от этого никаких последствий. Положить, конечно, можно, но эти самые последствия будут просто непредсказуемы. Когда же мужчина лежит в контактной близости от молодой женщины, то итог этого сближения не так уж и трудно предугадать. Леонид не успел даже глазом моргнуть, как Илга одним рывком запрыгнула на него и впилась своими мягкими податливыми устами в его холодные, чуть обветренные губы. Тут же многоопытная латышка, называя вещи своими именами, преподнесла ему своего рода мастер-класс. Она молниеносно ввела свой язычок в рот Леонида и стала, то увеличивая, то уменьшая колебания, совершать им вращательное движение и скользить по нёбу, по зубам и вводить его даже за щёки. Позже Илга признается, что такой поцелуй называется французским, а техника его исполнения – «мельницей». Похоже, что французы знали толк в этой поцелуйной технологии. После такого сексуального помола, после такой мельничной прелюдии Леонид впал в какое-то нирванное беспамятство, начисто забыв про свою Светланку, далёкую Сибирь и близлежащий Кавказ. Презрев все приличия, он запустил одну руку под спортивную блузу Илги и, постепенно поднимая её вверх, добрался до бугорка её налитой груди, которую зрительно запомнил ещё вчера на базаре. Вторую руку он бесцеремонно забросил под трико, где упёрся в тугие плавки, стянуть которые было не так легко. Своими поцелуями Илга довела Леонида до невменяемого состояния. Он не помнил, как в палаточной плоскости, не превышающей двух квадратных метров, ему удалось сорвать с неё все одежды, не помнил, как разделся сам, как легко, одним порывом, вошёл в её влажное лоно. В палатке стояла кромешная тьма, и не было видно обнажённого тела Илги. Вместо накатывающегося возбуждения от созерцания её наготы, он получил спазматическое сладостное сотрясение всего тела, от пяток на ногах и до виска на голове. Такого секса, такого животного удовлетворения у него не было никогда. Он готов был врываться в зовущую вагину Илги каждую минуту с тем, чтобы не покидать её никогда. Леонид никогда не думал, что половая жизнь с разными женщинами так неодинакова и по форме, и по содержанию. Он и не предполагал, что женщина может так сильно хотеть его, быть такой инициативной и доводить мужчину до невменяемого состояния. После этой незабываемой ночи Леонид был безумно благодарен Василию, что тот свёл его с такой женщиной. На следующее утро, когда он, с трудом передвигая ноги, поднимался на труднодоступный перевал, лишь царапины от елового лапника время от времени напоминали о бурно проведенной ночи.

Даже после такой сексуальной ночной бури Леонид не питал к Илге каких-то особых чувств романтической влюблённости. Хотя сейчас, шагая вслед за ней по узкой горной тропе, с восхищением смотрел на её ладную, хорошо скроенную фигуру. Он с удовлетворением посматривал на аппетитную точку, которую принято считать пятой, и на нескончаемые, как колесо обозрения, стройные ноги. Ему не верилось, что всего несколько часов назад он не просто прикасался почти к каждой точке этого обольстительного тела, а по сути, сливался с ним в порыве необузданного и никогда не познанного до этого вожделения. Когда же низкое горное солнце стало растапливать застоявшийся в распадках снежный фирн, а Илга сняла штормовку и свитер, оставшись в сиреневой футболке, облегающей её высокую и рельефную грудь, Леониду показалось, что он воспылал к ней любовью. До этого ночного приключения в палатке ему казалось, что только чувственная любовь в определённый момент постепенно перерастает в интимно-постельные отношения. Теперь же получалось, получалось не из теории, а чисто эмпирически, что безумный секс порождает не только эротическое возбуждение, а и лихорадит потайные сердечные струны. Большая часть его обрывочных полубезрассудных мыслей вертелась сейчас вокруг одного вопроса:

– Когда? Когда можно будет это повторить? Когда?

А ещё время от времени у него проскальзывала мысль, что на протяжении всего этого дня он ни разу не вспомнил про свою Светлану. Но Леонид тут же отгонял её, как совсем неактуальную в сложившейся ситуации. Когда же на привале Василий, протягивая ему кружку живительного, чуть булькающего нарзана, насмешливо спросил: «И как же нам спалось с Илгой? Наверное, будет, что скрывать от Светланы?» – его, как ни странно, совсем не передёрнуло от ужаса содеянного, только словно закованное в тиски сердце забилось гораздо сильнее.

Василий, заметив неестественную бледность приятеля, поспешил влить в него полную флягу кавказской минералки и с видом многоопытного Казановы воскликнул:

– Всё нормально, дружище! Крепись! Это только после первой измены слегка руки трясутся и голос дрожит, а потом постепенно привыкаешь.

Леонид ещё не знал, что слова Василия станут нарицательными и что они в какой-то степени будут неотъемлемой частью его будущей жизни.

Поход продолжался, и пока их туристская группа размеренно продвигалась по низине живописного горного ущелья, Леонид продолжал про себя заниматься мысленным самоистязанием. Хотя, положа руку на сердце, которое уже билось в привычном ритме, не такая это и была мука мученическая корить себя. Да собственно, за что, если Илга подарила ему абсолютно новое, неизведанное ранее, пылающее чувство абсолютного сексуального удовлетворения. В его томской спальне привычным фоном интима со Светой были успокаивающие голубые портьеры, зеленоватые отблески мягкого света ночника, розовое постельное бельё и тихий джазовый блюз из магнитофона. Однако весь этот уютный колорит никогда не приносил ожидаемого чувства всеобъемлющей интимной близости. Здесь же – крохотное, дрожащее на ночном ветру брезентовое убежище, беспроглядная тьма внутри, заползающий от заснеженных вершин холодок, колючие ёлки под разгоряченным телом, и тут же – всеобъемлющая страсть, непревзойдённый эрос и не знающий границ обоюдный оргазм. После долгих раздумий Леонид, наконец, уразумел, что ключевым словом в разборе его мысленных плотских полётов является слово «обоюдный». Именно этого: сексуальной взаимности и амурной двусторонности – не хватало ему в их со Светланой нерегулярной ночной жизни.

Палаточный роман с Илгой продолжался ещё целую неделю. За это время Леонид заметно похудел из-за незапланированной потери калорий, растраченных в ночных удовольствиях с Илгой и в последующих преодолениях горных вершин в светлое время суток. Но горные восхождения не утомляли его, ибо каждая минута их продолжения неуклонно приближала красочный заход солнца. А тот, в свою очередь, ускорял движение времени, когда можно будет нырнуть в палатку и почувствовать пылкость горячих поцелуев Илги, её нежные руки, массажирующие самые интимные места его тела, а главное – осознать, что тебя хотят, очень хотят. Неделя пролетела быстрее, чем хотелось Леониду. На её исходе он, Василий и их прибалтийские подружки Илга и Лайма сидели в аэровокзальном кафе. До посадки на самолёт, улетавшего в Ригу, оставался ещё целый час. Василий всё время рассказывал смешные байки, а Лайма безудержно хохотала, время от времени обнимаясь с ним и целуя прямо в губы. Илга сосредоточенно молчала, не обращая на них никакого внимания. Изредка она бросала печальный взгляд на Леонида и тут же отводила его вверх, вглядываясь в свисающую посреди кафетерия хрустальную люстру. Он же неотрывно смотрел в её огромные зелёные глаза, стараясь прочитать в них эпилог их заканчивающегося короткого адюльтера. Он всё порывался сказать ей на прощание что-то тёплое и душевное, но никак не мог найти для этого нужные и точные слова. Да и в самом деле, не мог же он сказать ей:

– Милая Илга! Мне никогда и ни с кем не было так хорошо, как с тобой. Спасибо тебе за интимный мастер-класс. Спасибо за то, что была со мной близка и дала мне то, чего я никогда не дождусь от своей жены. Я этого никогда не забуду.

Видимо, когда Леонид проговаривал про себя эту тираду, губы его произвольно шевелились. Илга заметила это и, прижав свой маленький пальчик к его устам, прошептала ему на ухо:

– Милый! Не надо ничего говорить. Ведь нам обоим всё понятно. Прошу тебя только об одном: не думай только, что ты имел дело с какой-то латышской проституткой. Я не уверена, но мне кажется, что я люблю тебя. Но это не имеет уже никакого значения. Момент истины настал. Прощай!!!