Тогда мать впервые взяла Джека на городскую ярмарку. Узнав от подруг о странствующем торговце книгами, она надеялась выручить пару серебряных перьев за старую рукопись, доставшуюся ей от бабки. Дела у них шли плохо, и Джек часто ложился спать голодным.

Лавка книготорговца оказалась мрачным дорожным шатром, внутри которого пахло дымом и старой бумагой. Владельцем был немолодой уже иноземец в просторных чёрных одеждах. Джек так и не смог забыть его глаза — жёлтые, как куски янтаря, освещённого пламенем. Он словно видел Джека насквозь.

Получив за рукопись даже больше, чем ожидала, мать увлекла Джека к выходу, но торговец окликнул его по имени. Когда Джек оглянулся, ему показалось, что за спиной иноземца стоит тёмная недвижимая фигура. Именно тогда желтоглазый старик произнёс роковое предостережение.

«Бойся первого короля».

Голос его был низким и зловещим, словно принадлежал кому–то другому. С тех пор Джек никогда больше не встречался с ним, но страшные слова отпечатались в памяти раскалённым железом. Почему? Потому что в них заключалась правда. Стоя на пороге дорожного шатра, Джек почувствовал это всем своим существом.

Почему он должен бояться? Кто такой первый король? Джек не знал ответов на эти вопросы, но был уверен, что однажды обязательно их получит. И это станет его концом.

Иногда среди ночи он слышал тяжёлые шаги первого короля, который идёт за ним. Джек ощущал себя загнанным в угол, ощущал себя жертвой. Именно в такие ночи жажда убийства овладевала им особенно сильно. Жажда, которой он не мог сопротивляться.

В узких кругах, знающих о существовании Джека, он был известен благодаря двум небезынтересным фактам. Во–первых, он был самым дорогим наёмным убийцей королевства. Во–вторых, эффективность его была поистине убийственной. Человек, за которым приходил Двурукий Джек, гарантированно умирал.

Многие мечтали заполучить его: торговая гильдия, лунное братство, воровское подполье, контрабандисты, даже тайная служба короля. Джек всегда оставался одиночкой. Сама мысль, что им кто–то будет командовать, вызывала у него тошноту. Нет, он никому больше не позволит этого. Он будет играть по своим правилам.

Они платили. Они всегда платили. Выросший в нищете, смотревший на богачей снизу вверх, Джек рад был забрать у них золото. Пускай самому ему оно было и не нужно. Убивать их за их же деньги — что может быть лучше? В этом заключалась его особая извращённая справедливость. Его власть. Джек торговал смертью, и у него всегда были покупатели.

— Есть работа, Джеки, — сказал портовый оборванец, протянув жёлтый, скреплённый сургучной печатью конверт. — Тебе понравится.

Джек взял письмо и ознакомился с деталями дела. Закончив чтение, он, всё так же сохраняя полную невозмутимость, поднёс листок к пламени свечи и долго наблюдал, как огонь пожирает бумагу в его руке.

— Серьёзное дельце, а? — улыбнулся оборванец, и Джек понял, что ему известно о содержании письма. — Что делать будешь?

Он не должен был знать. Никто не должен знать.

— Любопытство кошку сгубило.

Если бы это сказал кто–то другой, собеседник, вероятно, рассмеялся бы, но, к его несчастью, это сказал Джек. Человек смертельно побледнел, не в силах двинуться с места. Собственно, только это он и успел сделать.

Нож двигался так быстро, что никто ничего не заметил. Люди за соседним столиком продолжали пить и ругаться, когда лезвие пронзило сердце слишком много знавшего посетителя, вызвав мгновенную смерть. Упав лицом в миску с хлебом, он так и остался лежать, словно пьяница, перебравший с хмельным пойлом.

Встав из–за стола, Джек как ни в чём не бывало вышел на улицу. Унылая физиономия ничего не выражала, но внутри у него бушевали страсти. Награда была велика, но дело, как всегда, было не в золоте. Он вспомнил имя будущей жертвы, написанное на бумаге изящным женским почерком. Руки чуть заметно задрожали.

— Я не боюсь, мама, — сказал он в пустоту ночи, — я не боюсь.

Накрыв голову капюшоном, Джек двинулся вниз по улице. Ночь только начиналась, а впереди уже было много работы.

Заполняющее ноздри зловоние было нестерпимым. Солнце померкло в преддверии надвигающейся песчаной бури. Гниющие тела, казалось, источали в воздух саму смерть. Тут и там виднелись тёмные силуэты стервятников, жадно пожирающих мёртвую плоть. Сквозь стену крепчающего ветра доносился жалобный вой гиен и пустынных псов, привлечённых запахом падали.