Обмотав лицо тряпичной маской, через каменистую равнину шёл человек. Привязанные к столбам, истыканные стрелами, изломанные люди. Некоторые из них были всё ещё живы, но жизнь эта напоминала пламя огарка свечи. Она могла угаснуть в любой момент.

Заглядывая в измученные, окровавленные маски, человек не испытывал сострадания. За свою недолгую жизнь он уже успел вдоволь насмотреться на ужасы, творимые людскими руками. Сердце его словно натёрло мозоль, огрубев, как сапожная подмётка.

Любой случайный свидетель без труда догадался бы, что гость долины смерти кого–то искал. Переходя от тела к телу, он методично вглядывался в лица казнённых людей. Иногда в его руках сверкало лезвие ножа, обрывающее жизни тех несчастных, что были ещё в сознании.

Искатель задержался у одного из тел. Исполосованный кнутом, окровавленный янычар отчаянно цеплялся за жизнь, судорожно сжимая древко стрелы, глубоко засевшей в животе. Его уродливо, выгнутые ноги были сломаны в нескольких местах.

Склонившись над умирающим воином, человек в маске произнёс несколько слов на языке пустыни. Янычар что–то пробормотал и, закашлявшись, указал в сторону высокого каменного столба, торчащего над песками. При этом он схватился за гостя так сильно, что бурнус на его плече треснул, обнажая покрытую татуировками смуглую кожу.

— Ты молодец, приятель, — сказал Ярви, глядя в искажённое страданием лицо янычара, — теперь ты можешь отдохнуть.

Ведомый твёрдой рукой, нож пронзил сердце несчастного, оборвав то подобие жизни, в котором он пребывал. Вытерев лезвие. Трёхпалый прикрыл глаза мертвеца и направился в сторону каменного столба, на вершине которого виднелся какой–то предмет. Ветер усиливался, и песчинки всё сильнее хлестали кожу, предвещая бурю.

Наверху Ярви ожидало ужасное зрелище.

Вместо одного глаза зияла неровная кровавая дыра. Тело напоминало одну сплошную рану. Раздробленные в суставах руки и ноги почернели и опухли. В воздухе вились жирные чёрные мухи, то и дело садящиеся на то, что ещё недавно было человеком.

Склонившись над изувеченным телом, Ярви приложил ухо к исцарапанной груди. Невероятно, но Эдуард всё ещё был жив.

— Ладно, парень, — вздохнул он, вновь доставая нож, — хорош отдыхать. Разлёгся тут…

Остро отточенное лезвие без труда разрезало верёвки, удерживающие тело на камнях под безжалостным солнцем. Связав путы воедино, Ярви воспользовался ими, чтобы спустить тело Эдуарда на землю.

В памяти всплыл образ тёмной пещеры, где один заключённый тянет другого из воды. Кандалы больно врезаются в руку, звенья натянутой цепи скрипят, нарушая уединённую тишину тайного грота. Долгий путь. Они прошли такой долгий путь.

Оказавшись внизу, Трёхпалый взвалил товарища на плечи и отнёс его к верблюду. Привязанное у пересохшего колодца животное безропотно приняло на себя ношу, подчиняясь человеку.

Когда песчаная буря вступила в свои права, овладев пустыней, Ярви остановил неспешного скакуна у одинокой чёрной юрты. Её хозяин нашёл пристанище в окрестностях оазиса. Откинув полог, Трёхпалый исчез внутри вместе с телом Эдуарда.

— Ты можешь что–нибудь сделать, старик? — спросил он с порога.

Встрепенувшись, как встревоженный ворон, Хазар помог уложить Эдуарда на циновку. В латунных подставках курились благовония, заполняя жилище терпкими ароматами дальних стран. Узловатые пальцы старика ощупали ноги и руки юноши. Крючковатый нос принюхался к ранам и затихающему, сбивчивому дыханию.

— Он уже почти перешагнул грань, — сказал тёмный, бренча склянками и какими–то инструментами.

— Он умрёт? — Голос Ярви был почти безразличным.

— Возможно, — ответил старик. — Я могу попытаться спасти его, но…

— Делай, — коротко велел Ярви.

Хазар вкратце описал, что ему придётся предпринять, чтобы у Эдуарда появился хоть какой–то шанс. В конце он спросил, не лучше ли позволить юноше умереть?

— Я сказал — делай, — холодно подтвердил Трёхпалый.

Раскрыв небольшой деревянный ящичек. Хазар достал оттуда крохотную склянку с мутной желтоватой жидкостью. Вылив её содержимое в рот Эдуарда, он взял в руку короткий блестящий нож и приступил к работе.

Знакомая юрта. На углях котелок с травяным отваром, заполняющий всё вокруг тёплым, душистым ароматом. Телом владела какая–то особая лёгкость, доступная человеку только в сладких снах. Мысли в голове путались, как от хорошего вина.

— Что с тобой, мухтади?

Напротив сидел К'Халим. Потягивая пряный отвар, он рассказывал о пророчестве, услышанном им в детстве.

— Ничего… — ответил Эдуард, помассировав переносицу, — всё нормально.

Его не покидало чувство, что он что–то забыл. Что–то невероятно важное.

— Так вот, — продолжал пустынник, — я не рассказал тебе ещё кое–что из услышанного в тот день. Говорящий сказал мне, что встреча с муаз'аммалем станет для меня знаком рока, моим концом.

— Концом? — удивился Эдуард.

— Да, он сказал, что вскоре после этого я найду свою смерть. Так что, как видишь, ты не можешь умереть. Не теперь.