– Наш человек, – одобрил Свинарчук, – оптом дешевле. Чего там с одними охранниками связываться – нужно всю фирму прошерстить. Так сколько за одного берёшь?

– В смысле, за экземпляр?

– Да уж, здесь экземпляр на экземпляре, – недобро прищурился Тарас Захарович.

– Зависит от шрифта, обложки, количества печатных знаков.

– Знатный у тебя жаргон, – впервые с уважением посмотрел на Телкова начальник службы безопасности, – как у ГРУ-шника.

– Я же говорю, он лучший, – влез Куча.

– Не то, что ты… неуч, – отбрил Свинарчук.

Потом Тарас Николаевич куда-то долго и упорно названивал. С каждым новым звонком боль за родимый холдинг в его голосе нарастала и, казалось, телефонная трубка в руке Свинарчука сейчас лопнет, не вынеся такой самоотдачи. Количество украденных навигаторов увеличивалось в геометрической прогрессии, и когда зазвучали трёхзначные цифры, на том конце трубки сдались. Тарас Николаевич, Серёга и Андрюха гуськом отправились в кассу. Серёга получил пять тысяч долларов и расписался в таком количестве документов, что в его шариковой ручке кончилась паста. Во время процедуры получения денег троица испытывала нешуточный душевный подъём. Они толкали друг дружку локтями, острили и пытались флиртовать с кассиршей, даже туповатый Свинарчук отпустил пару сомнительных острот. Злобная, не выспавшаяся кассирша пару раз осекла разошедшихся остряков, но так и не смогла потушить пожара веселья, бушевавшего в их груди. Вернувшись в кабинет, Тарас Николаевич попросил Телкова показать деньги, чтобы удостовериться в их сохранности.

– Да что с ними сделается? – влез Кучин, пребывая в кассовом опьянении.

– А тебя вообще не спрашивают, – отшил Свинарчук, давая понять, что всё – праздник кончился и нечего тут фамильярничать.

– Я что, я ничего, – попытался загладить оплошность охранник.

– Вот и я говорю, что ничего. Пустое место ты, Кучин. Разгильдяй и гнилой сучок на цветущем древе нашего холдинга. Первого тебя на детекторе проверим. Свободен.

Андрюха ужиком выскользнул за дверь и рванул прямиком в тубзик. «Прямо какой-то слабительный эффект на меня Свинарчук оказывает. Никакой касторки не надо», – на бегу размышлял Кучин. Между тем Тарас Николаевич, внимательно осмотрев и даже обнюхав, пять пачек с долларами, три пододвинул Телкову, а две легко и непринуждённо смахнул в свой ящик стола.

– Э-э-э… – попытался возразить Серёга.

Свинарчук сделал предостерегающий жест, показав глазами на потолок, потом что-то написал на листке бумаги печатными буквами и пододвинул Телкову. Там было крупно выведено «ОТКАТ». И столько неизбежности таилось в этом слове, что Серёга безропотно сунул три оставшиеся «котлеты» себе в сумку и засобирался домой. В коридоре его уже ждал Кучин и какой-то незнакомый парень со светлой бородой, растущей от самых глаз.

– Пошли в дабл, – приказал Куча и потащил упирающегося Серёгу в туалет.

– Я не хочу, – отбивался Телков.

Загнав полиграфиста в туалет, бородатый парень встал на стрёме, а Андрюха бесцеремонно завладев Серёгиной сумкой, вытащил две пачки купюр. Одну он отдал бородачу, а другую деловито спрятал в свою барсетку. Телок побледнел как полотно и сделал робкую попытку взять их обоих за грудки.

– Что ж вы делаете, волки? – запричитал полиграфист.

– А ты как хотел? – искренне удивился бывший одноклассник, – Без откатов в нашей стране нельзя. Вон Тараска аж две штуки ущучил, а нам с коллегой всего по одной досталось.

– Кто он вообще такой, твой коллега? – заскулил Телков.

– Это же Петруччо, – удивлённо округлил глаза охранник.

– Какой Петруччо?! – взвыл Серёга.

– Ну, Петька Пихалкин, – удивляясь Серёгиной неосведомлённости, просветил Кучкин, – без его согласия ни одна денежная операция в нашей конторе не проводится. С Петруччо нужно дружить. Я всего-то здесь месяц, а уже всё просёк.

Бородач покровительственно кивнул, не забывая при этом прятать деньги в нагрудный кошелёк. Серёга на негнущихся ногах поковылял домой, с ужасом осознавая, что из пяти тысяч долларов, выданных полчаса назад в недрах его сумки одиноко бултыхается только одна. Вернувшись в свой подвал, он нарвался на хозяина помещения, и тот реквизировал у него последнюю тысячу баксов.

– Почему я не нажрался с самого утра? – горевал вслух Телков, смоля сигареты одну за другой, – Почему не залил глаза шампанским и не вёл приятственные разговоры о засилии коррупции в России? …Вместо того, чтобы участвовать в ней в качестве дойной коровы.

Янис, как ни странно, был чистокровным испанцем. По всем линиям на ладони ему суждено было ходить на корриду, в таверну и церковь. Он просто обязан был влиться в жизнерадостный строй испанских мачо, и случайно попав в Россию, удивляться северным варварам, много пьющим и мало закусывающим. Его, жизнелюбивого южанина, должны были приводить в неистовство сложность русского языка и загадка российской души, выливающаяся в бесконечные и бесплодные разговоры. Увы, судьба как тореро сделала изящный разворот и встала перед Янисом задом. В возрасте двух месяцев он вместе с родителями попал в заснеженную Россию. Вот, занесёт же нелёгкая, а? Мать с отцом работали в испанском посольстве, а сынулю было решено отдать в советские ясли, потом русскую школу, а затем и российский вуз. Да, большого дурака сваляли его наивные родители, отдав в русскоязычную среду своё единственное чадо. Янис за двадцать два года обрусел настолько, что давал фору любому русаку. Он научился пить портвейн из горла, вести разговоры обо всём и ни о чём на прокуренных кухнях, а главное, нажил себе загадочную русскую душу, такое же неизлечимое явление, как хронический геморрой. Спохватившись, родители срочно отправили его в Барселону, учиться на юриста. Но оказалось, что болезнь крайне запущена – Яниса неудержимо тянуло домой, в Россию. Как примерный сын, он получил в Испании юридическое образование и даже пытался несколько лет работать по специальности. Днём он сидел в голубой рубашке с коротким рукавом и решал вопросы свои клиентов, а по ночам ему снилось, как он поёт дурным голосом вместе с друзьями на забубённый мотив цыганочки:

Несчастный кабальеро чувствовал, что жизнь проходит мимо. Он был в Испании инородцем, ведь даже испанский язык он знал хуже русского. Не хватало только повода, чтобы рвануть домой, в Россию.