– Труд облагораживает, – промямлил пьяненький книгопечатник.

– Конечно, облагораживает – набычился бывший охранник, – Облагораживает работника и обогащает работодателя.

– Я остался без копейки денег и теперь должен напечатать вам громадный тираж какой-то хрени. Вы обобрали меня до нитки, вы поступили неэтично.

– Ты что, совсем дурак? – взбеленился бывший охранник, а ныне временно безработный Кучин, – где полиграф, я спрашиваю?

– Да, я дурак, – Телков стал неудержимо погружаться в бездну самоуничижения, – И жена от меня правильно ушла, и коту со мной неинтересно.

– Телок, ты полиграфист?

– Полиграфист.

– Ты аванс за работу брал?

– Брал.

Так что же ты мне мозг выносишь? У тебя должен быть прибор для – определения вранья. Где он? Покажь мне его.

– Не понял… – начал гундеть Телок и вдруг его озарило, – Так полиграфист – это тот, кто должен раскалывать ваших головорезов, а не печатать вам буклеты и листовки?

– Конечно, – кивнул Куча, впервые внимательно оглядывая телковский подвал, – А ты что подумал, что полиграфист – это тот, кто печатает всякую муру?

Тут их обоих накрыла с головой страшная догадка и, от неё Телков мгновенно протрезвел, а Кучин прямо из горла выдул целую бутылку Балтики № 9.

Вова, разжалованный из литературных негров в безработные, наконец, решил заняться своим зубом. Хотя заняться, это громко сказано, он хотел узнать хотя бы приблизительно порядок цен на подобные услуги, и зашёл в первый попавшийся стоматологический центр. Губочкин подошёл к ресепшену и стал разнюхивать обстановку. Хорошенькая рыжеволосая барышня с зелёными глазами, увидев нового клиента, затарахтела, расписывая академические заслуги доктора Вилькина: профессор, волшебник челюстно-лицевой хирургии, выдающийся стоматолог.

– А посмотреть на вашего выдающегося деятеля можно? – осторожно намекнул Губочкин.

– Сейчас он занят, – сбилась с рыси девица.

– Оперирует? – спросил с придыханием Вован.

– Как бы… – уклончиво пояснила девушка.

– «Как бы», можно только на вопросы отвечать, – немедленно наехал литератор Губочкин, – а оперировать «как бы» нельзя. (Что делать, он не любил слово-сорняк «как бы»).

– Он занят, – надулась рыжая методистка.

– Чем? – не отставал бестактный Вовец.

– М-м-м, он рисует… – наконец, выдавила из себя девица.

– Скальпелем? – охнул Губочкин.

– Кисточкой, – успокоила зеленоглазая помощница.

– Он что, пациентов под гжель расписывает? – ужаснулся Вовчик, – Ор-р-ригинально.

– Нет, – затараторила методистка, изливая накопившуюся желчь – Он себя художником возомнил. Практику совсем забросил, рисует и рисует, как оглашенный. Всю клиентуру разогнал, накупил красок и малюет сутки напролёт.

– Я к нему по протекции. Мне его рекомендовали, как крупного специалиста по зубам и миндалинам, – начал валять дурочку литератор, – Мне клялись, что первая консультация и осмотр у вас бесплатный. Так он меня примет?

– Пойду, разузнаю, – девица шмыгнула за дверь.

За дверью послышалось какое-то бухтение. Упал брошенный в сердцах тяжёлый предмет. Потом наступила тишина.

– Сейчас выйдет, – в проём открывшейся двери пообещала девушка.

Губочкин принялся изучать многочисленные дипломы и патенты, развешенные на стенах. Вован уже по третьему разу прочитал все регалии и грамоты, замурованные в рамочки, когда из двери показался великий и ужасный доктор Вилькин. На вид обычный сухопарый парень тридцати пяти лет, хотя по сведениям, полученным от методистки, ему было за пятьдесят. Из особых примет значился только большой палец левой руки, измазанный жёлтой краской, да потухшие глаза, подёрнутые пеплом печали.

– Скажите, вы не интересуетесь живописью? – устало и безнадёжно спросил он, с тоской глядя на пациента.

– Интересуюсь, – живо откликнулся Губочкин, которому было нечего терять.

Вилькин стал расцветать на глазах. Его глаза загорелись неземным огнём и оттуда посыпались искры. В мгновение ока он сорвал себя белый халат, подскочил к Вове и начал восторженно трясти ему руку.

– Какая гадость, какая гадость эти больные зубы! – пожаловался выдающийся стоматолог, – То ли дело живопись – вечная дорога к свету. Вас, наверное, удивляет моя нелюбовь к стоматологии?

– Да нет, – упокоил его Вовчик, – как официантки больше всего ненавидят жующих людей, так и стоматологи, по идее должны ненавидеть гнилые зубы. И только вошедшая в анекдоты жадность зубников, удерживает эту профессию на плаву.

– Расскажите, – оживился доктор Вилькин.

– Сколько угодно. Вот, с ходу: Не так страшен стоматолог, как его прейскурант. Или: Зубодёр выходит из кабинета и бьётся головой о стену. Сестра спрашивает: «Что такой тяжёлый случай, доктор»? «Тяжелейший» – отвечает эскулап, – «У пациента полные карманы денег и ни одного больного зуба».