— Руками ничего не трогайте! — крикнул с лестничной клетки Николай Александрович.

— Не буду, — ответила она негромко.

Остановилась на пороге и обвела комнату неторопливым грустным взглядом.

Господи, что здесь трогать!

Комната была почти пуста. Только стоял посредине тренажер «Кетлер», похожий на большой велосипед без колес, и висело на стене огромное зеркало в полный рост. За раму зеркала была прицеплена какая-то бумажка. Большая бумажка, целый лист формата А4. Валька вошла в комнату и подошла ближе к зеркалу.

«Лицемерие — это средство злом внутренним победить зло внешнее», — медленно прочитала она слова, написанные крупными печатными буквами.

«А еще он почитывает труды по философии. — всплыл в паши голос Арсена. — Причем интересует его прикладная часть предмета. Философия морали и этики».

Она приложила руки к горячим щекам. Надо было выпить таблетку перед уходом. Кажется, температура поднимается.

На лестничной клетке открылись двери лифта, и послышалась какая-то возня. Валька выглянула наружу и громко сказала, обращаясь к следователю:

— Это Арсен… Я вам говорила. Пропустите его, пожалуйста, он за мной приехал…

Николай Александрович что-то тихо сказал Арсену и тот полез за пазуху, не спуская с нее озабоченных черных глаз.

— Мы тут поговорим немного! — с фальшивым добродушием оповестил ее следователь.

— Да ради бога, — пробормотала Валька себе под нос.

Развернулась и пошла в зал.

Если бы не вывернутый наизнанку книжный шкаф, то можно было сказать, что после их приезда ничего не изменилось. Но маленький журнальный стол был завален ампулами и одноразовыми шприцами. А постель с несвежим серым бельем переворошена так, как это могут сделать только равнодушные чужие руки.

«Это моя гарантия…»

«Если со мной что-то случится…»

«А с чего ты решила, что она мне нужна, а не наоборот…»

Голоса множились в голове, наслаивались друг на друга. Валька, как давеча, села на подлокотник кресла и крепко прижала руки к ушам. Кто-то тронул ее за плечо, она вздрогнула, отняла руки от головы.

— Ты здорова?

Она подняла голову. Рядом стоял Арсен, и его милое смуглое лицо было искажено гримасой сострадания. Валька с коротким всхлипом обхватила его за пояс и уткнулась носом в свитер, пахнущий знакомым родным запахом. Теплые руки нежно погладили ее волосы, легли на лоб…

— Господи, да ты вся горишь!

Арсен присел на корточки, впился встревоженным взглядом в ее глаза.

— Маленькая моя, ты больна!

Валька кивнула, не переставая всхлипывать. Арсен тут же встал и затормошил ее.

— Давай домой поедем, хорошо?

— А тут?

— А тут пока и без нас забот хватает.

— А ключи?

— Следователь дверь закроет. А ключи мы потом у него заберем. Все равно придется в прокуратуру идти… Ну, давай, моя хорошая, поднимайся…

Валька с трудом встала на ноги, чувствуя, что болезнь облагодетельствовала ее новым симптомом: мерзкой тошнотой.

— Меня тошнит, — сказала она слабым голосом.

— Ты что-нибудь ела сегодня?

Она потрясла головой, глядя на Арсена виноватыми глазами.

— До машины доберешься?

— Я постараюсь.

— Хорошо. Держись за меня.

«Всенепременно», — хотела ответить Валька, но тошнота подступила к горлу таким мощным комом, что она прикрыла рукой рот.

Они вышли на площадку, где собралось множество народу. Соседи выглядывали в распахнутые двери, и их откровенное любопытство было не менее омерзительным, чем служебное равнодушие людей, ежедневно пакующих и увозящих трупы.

— Ну, что уставились? — выкрикнула Валька неожиданно для самой себя, и дверь напротив быстро захлопнулась.

— Мы уезжаем, — проинформировал Арсен следователя.

— А я рассчитывал…

— Я знаю, — прервал цыган его речь. — Моя жена больна. У нее высокая температура. Меня можете вызвать в любое удобное вам время.

— Ну, хорошо, — разочарованно ответил Николай Александрович и окинул Вальку цепким недоверчивым взглядом. Наверное, вид у нее и вправду был не ахти, потому, что взгляд его на мгновенье смягчился и стал почти человеческим.

— Лечитесь…

Она не ответила. Раскрылись двери лифта, Валька шагнула в маленький проем стены, обладающий странной способностью двигаться между этажами. Она прислонилась спиной к холодной стене и неуклюже съехала вниз, на корточки.

Маленькое пространство лифта наполнилось удушливым туманом, и мир вокруг перестал существовать.

На целых два дня.

Кое-что она помнила.

Фоном служил бархатный задник, черный, как театральная кулиса, и на нем иногда появлялись знакомые лица.