Тут пришла в себя женщина-врач. Твердым шагом подошла к воскреснувшему трупу, согнала с койки посторонних и властно уложила Альбину Яковлевну на спину.

— Не вставайте! — велела она отрывисто.

— Не трогайте ее, — попытался вмешаться Евгений Павлович, но врач, устав деликатничать, выкрикнула коротко и бешено:

— Молчать! Всем молчать!

Достала из кармана металлический кругляш, надела наушники и принялась осторожно водить блестящим металлическим предметом по груди женщины. Бабушка оторвалась от окна и сделала несколько нетвердых шагов в сторону Альбины Яковлевны. Лицо и губы Евдокии Михайловны были совершенно белыми.

— Это невозможно, — твердо сказала врач, вынимая наушники и складывая прибор в карман халата. — Это просто невозможно.

— Что невозможно? — спросила Альбина Яковлевна, не отрывая голову от подушки. — Да что произошло? Господи, вы меня до инфаркта доведете!

И тут Валька начала тихо смеяться. Она понимала, что это не что иное, как истерика, как понимала и то, что не надо бы здесь такие номера откалывать. Поэтому кое-как поднялась на ноги и, не переставая смеяться, добралась до двери.

Вывалилась наружу и, уже не сдерживая себя, визгливо захохотала, всхлипывая через ровные правильные промежутки времени. А с другого конца коридора уже неслась ей навстречу команда врачей-реаниматоров в развевающихся белых халатах.

Все, происходившее потом, Валька воспринимала сквозь призму тупого усталого равнодушия. Медсестра, подскочившая к ней, дала ей хорошую, аккуратную пощечину (вот спасибо!) после которой Валька наконец перестала хохотать. Бригада врачей вытолкала наружу всех родственников, и они столпились в коридоре, выражая свое негодование всеми возможными способами. Тетя Катя звонила мужу, пребывавшему в командировке за рубежом, и громко обещала разобраться со всем этим безобразием. Что она имела в виду под «всем этим безобразием», было не очень понятно: то ли тети Алину смерть, то ли ее воскрешение.

Негодование Стаськи было беспредельным и совершенно четко выраженным. Какого черта она платит сто баксов в день за услуги врачей, не способных отличить обморок от летального исхода?!

И потом, в кабинете главного врача, она с ожесточением повторила этот довод.

Врач, немолодой человек с дипломатичными манерами, выставил перед собой ухоженные крупные руки, не то успокаивая клиентов, не то защищаясь от них.

— Всему есть разумное объяснение, — сказал он им. — Мы же взрослые люди, давайте говорить спокойно. И вообще, зачем столько нервов, никто ведь не умер, верно?

Дождался тишины, полистал историю болезни. Его брови изумленно взлетели под самую линию волос на лбу.

— Не может быть, — повторил он слова женщины-врача, сказанные ею полчаса назад. Впрочем, тут же спохватился, захлопнул папку и начал смотреть на Стаську так, словно она была рождественской елкой, а он — мальчиком, в ожидании подарков.

— Мы разберемся, — пообещал он осторожно. — Случай… м-м-м… интересный, просто трудно вспомнить нечто подобное, ха-ха.

— Что вы имеете в виду, — спросила тетя Катя с тихим презрением.

— Мы имеем в виду тщательное и полное обследование, — ответил врач.

— Как же, оставлю я вам мать еще раз, дожидайтесь, — сказала Стаська. И негромко добавила: — За сто долларов в день.

— Мы оставим ее здесь совершенно бесплатно, — быстро сообщил врач, и глаза его за стеклами очков вдруг стали умоляющими. Вальке показалось, что, если Стаська откажется, тот начнет набавлять цену, обещая приплачивать семье клиентки энную сумму в день. Возможно, даже в твердой валюте.

Но Стаська заколебалась, услышав его предложение. Тетя Катя обняла ее за плечи и принялась что-то шептать на ухо, игнорируя правила хорошего тона. И, в конце концов, Стаська сказала:

— Ладно. Черт с вами всеми, — сказала она. Только смените врача.

Конечно, именно в эту минуту, соблюдая закон подлости, в кабинет вошла та самая женщина-врач, о которой шла речь. «Чем-это-я-вам-не-угодила?» — осведомилась она, язвительно чеканя слова, и Стаська повторила свой довод о безграмотных специалистах, не умеющих отличить обморок от смерти. И женщина, слегка тронувшаяся от всех сегодняшних событий, окончательно утратила тормоза.

— Твоя мать была мертва восемь минут, понятно? — орала она, брызгая слюной. — Мозг остался без притока крови, понятно? Через четыре минуты кислородного голодания в нем начинаются необратимые процессы распада, понятно? Все цепочки рушатся, понятно? Я уж не говорю о том, что у пациентки практически отвалилась задняя часть сердечной стенки. Любой врач, посмотрев на такие показатели, скажет, что ее смерть — вопрос времени. Весьма непродолжительного времени, понятно?

— Уж куда понятней, — заорала в ответ Стаська, и главврач заткнул уши, предварительно нажав на кнопку, утонувшую в столе. — Перепутали мамину кардиограмму с чьей-то другой, понятно?! Знаем, как это бывает; читали, видели, слышали, понятно?! За это в тюрьму сажают, понятно?! А как у нее цепочки в мозгу распались, мы только что сами видели!

Тут в кабинет вбежала медсестра и увела женщину-врача с собой. В кармане халата у нее оттопыривался некий предмет, напоминавший по очертаниям одноразовый шприц. «Все ясно», — подумала Валька. Через десять минут к Евгению Павловичу, мирно храпевшему в свободной палате, присоединят женщину-врача. И оба, проснувшись, решат, что видели очень плохой сон.