Она отчаянно заработала руками и ногами, пытаясь дотянуться до ясного маленького пятнышка, сиявшего перед глазами. Черная слизь вокруг не поддавалась, тормозила движение, засасывала ее в свою мерзкую глубину, но она не сдавалась; всхлипывая и замирая от отвращения, отталкивалась двумя руками от сжимающихся живых стен, рвалась вперед, к свету, теплу, жизни…

И пятнышко стало расширяться. Живая чернота вокруг еще пульсировала горячо и отвратительно, но она уже почувствовала, что побеждает. Рванулась из последних сил и вывалилась из змеиного желудка прямо в сияние летнего дня, в благоухание цветов, омытых теплым дождем.

Минуту она лежала на траве, пытаясь отдышаться. Затем медленно повернула голову и со страхом заглянула через плечо, туда, где ей удалось найти маленький проход на стыке темноты и света.

Но везде вокруг, насколько доставал взгляд, простирался океан дня. Она лежала посреди луга, покрытого пестрыми цветами. Цветы были странными; ни одного знакомого найти не удалось, но пахли они упоительно. Она поднялась на ноги и еще раз огляделась вокруг.

Пусто.

Сделала несколько неуверенных шагов, и вдруг поняла, что ноги плывут над землей, не касаясь ее. Ей стало страшно. И, как только она испугалась, тело немедленно опустилось вниз, и ноги ощутили мягкую бархатную траву. Минуту гостья стояла на месте, не решаясь повторить опыт. Потом снова неуверенно оттолкнулась от земли, и тело легко поднялось в воздух.

Не может быть!

Ощущение было невозможно сладким и ликующим, как во сне. Когда-то она умела летать, и всегда удивлялась (во Сне), отчего не делала этого раньше. Ведь это так просто! Легкий толчок — и земля мягко уходит из-под ног. Легкое усилие — и она снова под ногами. Приземлиться было труднее, чем взлететь, наверное, потому что приземляться не хотелось.

Она снова опустилась на землю и только теперь заметила, что на ней белое платье с широкой развевающейся юбкой. Такого платья в ее гардеробе не было даже в юности, и гостья слегка удивилась. Впрочем, это было настолько несущественной деталью, что удивление сразу покинуло ее. И вообще, ничего, кроме ощущения свободы и радости, невозможно было испытать в этом летнем, благоухающем цветами мире.

Гостья снова оттолкнулась от земли и начала подниматься выше, пытаясь достать взглядом до границ горизонта. Веселая разноцветная поляна все увеличивалась в размерах, превращалась в размытое акварельное пятно.

Гостья взглянула себе под ноги и вдруг испугалась, осознав, на какую высоту ей удалось подняться. И не успела она отдать себе отчет в своем страхе, как тело мягко спружинило (само!), и она снова оказалась стоящей на земле.

Она даже засмеялась от удовольствия — так невозможно безопасен был мир, окружавший ее теперь.

Да, но куда же идти?

Гостья огляделась, и вдруг увидела в трех шагах от себя единственный знакомый ей цветок. Огромная оранжевая лилия выглядела неуместно и странно посреди этого луга, а черные тигровые полосы на длинных лепестках казались даже… угрожающими.

Гостья нахмурилась.

Почему-то цветок ей не понравился.

«Нужно убрать его отсюда», — решила она.

Подошла, протянула руку и наклонилась над длинным стеблем. Сомкнула пальцы вокруг него, но лилия исчезла, а в кулаке осталась только пустота.

Недоумевая, гостья выпрямилась.

Лилия качалась в трех шагах от нее, и она снова сделала шаг к оранжевому тигровому цветку.

Наклонилась, сомкнула пальцы и тут же разжала их.

Снова пустота.

Она распрямилась, удивленная, немного обиженная. Подняла глаза. И заморгала, ослепленная.

Сначала ей показалось, что кусочек солнца опустился с небес, и остановился прямо перед ней, заливая немыслимым золотым светом все вокруг. Но она не испугалась. В этом мире не было страха.

Гостья закрыла рукой глаза и опустила голову.

«Если бы это было солнце, — рассудительно подумала она, — то я бы сгорела. А мне даже не жарко».

Отняла руки от лица и снова взглянула на золотое сияние перед собой. Сияние тихо струилось над цветами, и почему-то смотреть на него было так невозможно радостно, что она застонала. Колени вдруг подогнулись, она упала на траву, и из глаз хлынули слезы.

Слезы? Такие черные?

Слезы вымывали из нее что-то темное, похожее на копоть, чернота падала на теплую землю и с легким шипением испарялась на ней, как испаряется дождевая вода на прогретом солнцем подоконнике. Она подставила руки, чтобы темная влага, текущая из глаз, не испачкала чистый цветущий мир вокруг. И с удивлением увидела, что слезы становятся все светлей, чище, пока, наконец, не превратились в хрустальную родниковую воду, омывающую душу изнутри. Тогда она подняла голову и с выражением тихой бесконечной радости протянула руки навстречу сиянию.

«Бедная ты моя…»

Голоса она не услышала. Наверное, потому что услышать его было нельзя. Его не было, и в то же время, он был везде: и внутри нее, и снаружи нее. Этот голос невозможно было услышать, его можно было только принять, как принимают родившегося ребенка, с нежностью, счастливым страхом и благодарностью. Она вспомнила, как первый раз взяла на руки своих детей, как всматривалась в безмятежные, незамутненные никакими черными потоками лица…