– Ты понимаешь, Людвиг? – едва слышно спросил Зигмунд Керн.

– Да, отец. Ты здесь ни при чем. Совершенно ни при чем. – Он нежно похлопал ладонью по костлявым пальцам, отводя взгляд за спину отца, на картинку с видом оттепели в Тироле, висевшую над роялем.

– Ну, теперь мне пора идти.

– Да.

– Я хочу только заплатить за лимонад. И еще я принес тебе пачку сигарет. Ты вырос, Людвиг, ты стал большим и сильным.

«Да, а ты – старым и дряблым, – подумал Керн. – Попадись мне в руки кто-нибудь из тех, кто довел тебя до этого, я бы расквасил ему сытую, довольную, тупую рожу!»

– Ты тоже в полном порядке, отец, – сказал он. – За лимонад уже уплачено. Я теперь немного зарабатываю. И знаешь – на чем? На наших собственных старых изделиях. Продаю твой миндальный крем и твою туалетную воду «Фарр». Здесь у одного аптекаря есть еще довольно большой запас, я скупаю у него.

Взгляд Зигмунда Керна немного оживился. Потом он грустно усмехнулся.

– Значит, тебе приходится торговать этим с рук. Прости меня, Людвиг.

– Брось! – Керн сглотнул комок, вдруг подкативший к горлу. – Это лучшая в мире школа, отец. Узнаёшь жизнь с изнанки. Людей тоже. Зато потом не страшны никакие разочарования.

– Только не болей.

– Нет, я очень закаленный.

Они вышли на улицу.

– Ты так полон надежд, Людвиг…

«Господи, он называет это надеждой», – подумал Керн.

– Все уладится, – сказал он. – Так не может продолжаться вечно.

– Да… – Взгляд старика неподвижно уперся в пространство. – Людвиг, – сказал он тихо, – когда мы снова будем вместе… и если мама тоже снова будет с нами… – он сделал неопределенный жест, указывая куда-то назад, – мы не станем вспоминать об этом, а?

Он говорил тихо и по-детски доверчиво, это было как щебет усталой птицы.

– Теперь ты сможешь учиться и без меня, Людвиг, – сказал он жалобно и почти механически, как человек, который размышлял об этом так часто, что сознание своей вины со временем приобрело некий автоматизм.

– Без тебя я вообще не жил бы на свете, отец, – ответил Керн.

– Не болей, Людвиг, – сказал старик, и его губы вдруг задрожали. – Я хотел как лучше, Людвиг.

– Ты заботился о нас, пока мог.

– Ну, тогда я уже пойду. Всего тебе хорошего, дитя мое.

«Дитя, – подумал Керн. – Кто из нас двоих дитя?» Он смотрел вслед отцу, медленно бредущему по улице, он обещал, что будет ему писать, что они еще увидятся, но он знал, что видит его в последний раз. Он не сводил с него взгляда, пока отец не скрылся из виду. Потом стало пусто.

Он вернулся назад. На террасе сидел Мариль и с выражением сарказма и отвращения на лице все еще читал свою газету. «Странно, – подумал Керн, – один человек не успел дочитать газету, а для другого в то же время потерпела крушение вся жизнь. Круглый сирота в пятьдесят, – он судорожно улыбнулся и мрачно пошутил про себя. – Круглый сирота… как будто нельзя быть круглым сиротой при живых родителях…»

Через три дня Рут Голланд уехала в Вену. Она получила телеграмму от подруги, у которой можно было жить, и хотела попытаться найти работу и поступить в университет.

Вечером в день отъезда она пошла с Керном в ресторан «Черный поросенок». До сих пор они каждый день ходили в народную столовую; однако в последний вечер Керн решил предпринять нечто из ряда вон выходящее.

«Черный поросенок» был маленьким прокуренным заведением – недорогим, но очень хорошим. Его назвал Керну Мариль. Он сказал ему точные цены и особенно рекомендовал любимое блюдо хозяина – гуляш из телятины. Керн подсчитал свои деньги: их должно было хватить даже на десерт в виде ватрушек. Рут как-то обмолвилась, что обожает их. Но когда они пришли, их ждало горькое разочарование. Гуляш кончился. Они опоздали. Керн тщательно изучал меню. Почти все остальные блюда были дороже. Кельнер рядом с ним упорно бубнил: «Мясо копченое с зеленью, свиная отбивная с салатом, курица с перцем, свежая гусиная печенка…»

«Гусиная печенка, – думал Керн, – этот идиот, кажется, принимает нас за миллионеров».

Он передал меню Рут.

– Что бы ты хотела вместо гуляша? – спросил он. Он установил, что если закажет отбивные, ватрушками придется пожертвовать.

Рут мельком заглянула в меню.

– Сосиски с картофельным салатом, – сказала она. Это было самое дешевое блюдо.

– Исключено, – заявил Керн. – Какой же это прощальный ужин?

– А я их люблю. После супов в столовой это просто пиршество.

– А что ты скажешь на предмет отбивных?

– Слишком дорого.

– Будьте любезны, – заказал Керн, – две отбивные. Только большие!

– У нас они все одинаковые, – невозмутимо возразил кельнер.

– А что на закуску? Суп, hors d’uvre [11] , зельц?

– Нет, – сказала Рут, прежде чем Керн успел ее спросить.

Они еще заказали графин дешевого вина, после чего кельнер удалился с таким презрительным видом, словно предчувствовал, что у Керна уже не хватало полкроны на чаевые.