Скоков стоял в отдалении и как будто не решался подойти, поглядывая на распростертое тело. Нутром Ларин чувствовал его состояние: полная растерянность, опустошенность которую Денис скрывал за бравадой и развязностью, его движения стали резкими, словно он себя не контролировал.

Сукин сын, – подумал Ларин. – Похож на меня. Ничего не вытянешь.

– Прими соболезнования, – сказал Ларин. Он понимал, что с болтовней нужно завязывать и решать с телом, уткнувшимся, словно в молитве, головой в пол, но другого шанса поговорить со Скоковым могло и не представиться. Атмосфера совершенного уравнивала их, давая возможным высказать то, что в других ситуациях обычно заперто в глухих чертогах сознания. – Если я могу что-то для…

– Она все равно дома редко появлялась, торчала на работе месяцами. Так что, не слишком большая потеря.

– Как ее звали?

– Савенкова, Ирина Альбертовна Савенкова. Так написано на могильном камне.

Ларин повел бровью.

– Я слышал эту фамилию. Она… кажется, занималась полупроводниками, разработкой отечественных процессоров. Что-то такое. Да?

– Понятия не имею. Дома полно книг… – Скоков осекся.

– Твоя работа? – спросил Ларин, глядя ему прямо в глаза. В пяти метрах они блестели и он не понимал, то ли это отблеск навернувшихся слез, то ли огоньки опасного безумия.

– О чем вы? – спросил Скоков, но Ларин видел, он знает, о чем. Упираться бесполезно. Все тайное вылезет наружу, даже если это простой юношеский прыщик.

– Ты знаешь. То уравнение. Прогрессия.

Скоков еще секунду думал, потом кивнул.

– Да. У вас бумажка выпала из пиджака. Я шел сзади и поднял ее.

– Зови меня на ты.

– А, да. У вас… бумажка выпала из… я поднял. Я… обычно не читаю чужие…

– Да ладно, я не архангел Михаил, мне твои грехи не судить, своих полно… к тому же, что упало, то пропало, истина.

– … я увидел уравнение, интересную прогрессию, похожую на сумму, что складывается за определенный промежуток с убывающим количеством производных членов. Увлекся, давно ничего похожего не решал.

– И что ты понял?

– Не знаю. Я просто определил, за какой интервал прогрессия достигнет лимита.

– Больше ничего?

– Ничего. Это какая-то важная хрень?

Ларин не ответил.

– Зачем ты прикидываешься идиотом? – этот вопрос его волновал больше остальных, хотя теперь он знал на него ответ. Нелегкая судьба и все такое. Потеря родителей в детстве, не в том беззаботном, когда молочная отрыжка стекает по губам в слюнявчик, а когда начинаешь худо-бедно осознавать реальность. И она выглядит пугающей, жуткой, холодной и бесконечной. Особенно без близких. Особенно без мамы. Некоторые полагают, что потеря родителей постепенно сходит на нет, теряясь в пучинах детских страхов. Так вот – нет, этот страх остается навсегда, подстерегая за каждым углом, каждым шагом, вздохом и взглядом.

– Все прикидываются. Так проще жить. Особенно если тебя окружают сплошные тупицы и дебилы, мысли которых только об одном – получить лайк, купить шмот, потрахаться и нажраться. Самое прикольное, что мне это тоже в кайф. Раньше я думал, что мне просто не повезло с мозгами, но когда я попробовал жить проще, жить стало проще, веселее.

Ларин хотел возразить, но подумал о себе – ведь он тоже овеществленный симулякр, жалкая пародия на самого себя – совершенного, того, о ком он грезил, обретя способность мыслить и мечтать.

– Ты можешь поступить куда угодно. Вряд ли кто-то в школе решит такую прогрессию. Станешь ученым. Программистом. – Ларин чуть не сказал «математиком», но язык вовремя остановился.

– А смысл? Ну поступлю, отучусь. Потом буду, как вы. Да? Хороший пример. Даже если…

Какой-то звук заставил Скокова замолчать. Он слегка пригнулся, скорее автоматически.

– Что? – спросил Ларин.

Скоков на цыпочках подошел к металлической двери, взял ее за массивную ручку и прикрыл, потом задвинул огромный железный засов.

Ларин покосился на дыру в стене. Через нее труп прекрасно был виден и если кто-то будет идти мимо, или, что еще хуже, целенаправленно сюда, может заглянуть в единственное окошко, прежде чем входить хотя бы для безопасности.

Они замерли. Шаги приближались. Внутри царила полная темнота, но у тех, кто там ходил, мог быть фонарик.

Нельзя исключить и шальной наряд полиции, в конце концов, все происходило в городской черте. Маловероятно, но камеры на выходе метро могли засечь происшествие, как худой парень вырывает сумку у мужчины, и вызванный наряд проводил осмотр местности. Вряд ли они будут стараться, но для галочки могли заглянуть и в старый распределительный блок, стоящий на отшибе.

– Т-с-с, – прошипел Ларин.

Выхода не оставалось. В полной темноте, по памяти, Ларин слез с дивана, вытянул руки, нагнулся, ощупывая пространство перед собой. Когда нащупал одежду Поляка, сгреб тело в охапку и встал покачиваясь.

Тот, кто полчаса назад выхватил его сумку с деньгами у метро Теплый стан, весил не более пятидесяти килограммов. Ларин даже удивился, подумав, что душа улетела, тяжелая душа, зато тело теперь стало легким как охапка сухого валежника.

Он сделал шаг вперед, боясь упасть вместе с трупом, голова, руки и ноги которого свисали и покачивались, мешая ступать. Ларин никогда прежде не носил трупы на руках, он ощущал полнейшую сюрреалистичность происходящего. Наблюдая себя со стороны (этому способствовала почти полная темнота вокруг), он подумал: «Дима, ты или свихнулся, или просто вчера перебрал в „Старой мельнице“ забористого ерша». Если тебя поймают сейчас с трупом на руках, следователь даже не будет выдумывать и приукрашивать, а просто напишет, как все случилось и тебя упрячут лет на десять.