— Давеча слышал, как поезд гудит, — двинул я пробный шар, — и такая тоска меня одолела! Плюнуть на все, рвануть на юга, «оторваться» по полной программе... ты как, Сашка?

Мордан чуть не подавился соленой рыбой.

— Это тебе-то рвануть на юга?! — вымолвил он с презрением. — Весь город в твоих портретах. Чтоб они референдум так рекламировали, мать их с субботы на воскресенье. На-ка вот, полюбуйся: у проходной пивзавода с десяток таких же висит.

Он достал из-за пазухи сверток из плотной бумаги, развернул и бросил на стол.

— Ого! — изумился я, — с трудом сам себя узнаю: вот это рожа! А надпись вполне удалась. Гудит, как набат: «Обезвредить преступника!» Но, все равно, без души поработала типография. По этим же самым приметам, можно разыскивать и Угора.

Это работа на подсознание, — пояснил отец. — Человека, хлебнувшего зоны, с первого взгляда определит даже начинающий мент. Взгляд у него настороженный, волчий, неискренний. Портретные фотографии выдают только на руки участковым и оперативникам, но редко когда помещают на уличные плакаты. Это чтобы преступника не спугнуть, не заставить его поработать над изменением внешности. Здесь черной краски не пожалели, чтобы страшней вышло, чтоб в подсознании гражданина портрет отпечатался, чтоб даже не сомневался: если встретят нечто, хоть отдаленно похожее, сразу бежал стучать. Статистика утверждает, что с помощью неравнодушных граждан, по одним и тем же приметам, милиция задерживает от двух до трех человек, разыскиваемых по другим делам.

— Вы слышали, волки?! — мгновенно отреагировал Сашка, — с завтрашнего дня будем учиться улыбаться глазами! А ты говоришь «на юга!», — Мордан повернулся ко мне, — какие там на хрен юга?! Дороги, вокзалы, аэропорт — все перекрыто, мышь не проскочит! Вон, у Штоса спроси, как ему дежурилось вчера в Мурмашах. Бедные пассажиры! Детские коляски — и те проверяли. Так что, думать забудь!

— Спросишь его! Да, кстати, а что он там делал? — спросил я на всякий случай.

Сашка с опаской взглянул на отца. Тот укоризненно покачал головой:

— Ладно, чего уж там, говори.

— Да, тут вот... Евгений Иванович просил проследить за покойниками. Ну, за теми, которых ты в гостинице покрошил. И, если удастся, сфотографировать это дело: кто привез, кто сопровождает...

— Удалось? — я чуть не подпрыгнул от радости.

— Куда там! — скривился Мордан, — проще самому застрелиться! Сделали исподтишка несколько смазанных кадров: спины, очки, поднятые воротники...

Интересно, — подумалось мне, — это уже интересно:

— А гробы они не вскрывали?

— Ты... ты это что, совсем ненормальный?! — округлил глаза Сашка. — Крыша поехала в этих твоих видениях? Да разве такое возможно?! Какой идиот будет тебе покойников беспокоить?! Это уже... это даже не беспредел, а самое натуральное варварство! За такие дела убивать надо!

— А точнее?

— Естественно, гробы не вскрывали. Ну, может быть, пропускали через металлодетектор, да и то вряд ли. Вот проснется Угор, уточню.

«Жить захочешь — помрешь», — как то сказал дед. Многие его изречения с логикой не дружили, казались мне спорными. Но только сейчас дошло, что, конкретно, это — пророчество.

Помирать — не умирать, это нетрудно, не навсегда. Я уже трижды проделывал подобные фокусы и, должен признаться, смерть — это самый действенный способ спутать все карты на жизненном поле.

Я выбрал из вазы самое красивое яблоко, налил полноценный стакан водки и сказал в качестве тоста:

— Эх, рванем на юга! Завтра же и рванем!

— Ты что это там задумал? — спросил отец перед сном, когда мы остались наедине.

— Я полечу в гробу, в запаянном цинке, а Сашка Мордан будет меня сопровождать.

— Антон, ты в своем уме? Без доступа кислорода? Ты хоть представляешь, насколько это опасно?!

— Не намного опасней, чем оставаться здесь, — сказал я, как можно уверенней. — Я уже пробовал существовать вне тела и могу это повторить хоть сейчас. А кислород — зачем мне кислород, если я почти не буду дышать? Двести грамм воздуха хватит почти на неделю, а того, что останется в домовине, как минимум, на полгода.

К тому же, всего через три с половиной часа самолет долетит до Ростова. Там горы недалеко. Я обязательно найду нашу пещеру и еще раз пройду Посвящение.

Он долго молчал, взвешивал шансы на выживание. Мой план, от начала и до конца, казался ему глупостью и мальчишеством.

— Отец, в любом случае, завтра ты улетишь, а я поступлю, как задумал. Не хочу отпускать тебя с этой тяжестью на душе. Как тебе доказать, что это не авантюра? Хочешь дождь, хочешь ливень с градом: во дворе, в комнате, над пивзаводом? И потом, разве я похож на самоубийцу? Мне еще сестренку надо найти. Твой сын давно уже взрослый и отвечает за слова и поступки, — слегка надавил я, — ты в мои годы был уже дважды ранен.