Оргазм тоже был не таким, как Франц ожидал. Пришёл неожиданно и опустошил. Усиленный травой, волнением и новой ролью. Францу потребовалось время, чтобы вынырнуть из своих переживаний и вернуться к Генри.

– Скажи что-нибудь, - попросил он, глядя на вздымающийся и опадающий живот Генри.

Генри приподнялся на локте - тень упала на лицо Франца - и нахмурился, стараясь сосредоточиться.

– Ты красивый, - выдал он, и они засмеялись одновременно.

– Нет, не это, - отсмеявшись, Франц начертил в воздухе круг, будто желал оставить вне его банальности рожденные гормонами.
– Просто говори. Не важно что...

Он закрыл глаза.

– Что ты там говорил про папарацци?

– Я не помню. На веранде? До того как мы поцеловались или после?

– Ты меня поцеловал, - под закрытыми веками Франца танцевали разноцветные круги.

– Ага. Я тебя пожалел. Ты выглядел так, будто заблудился...

– У тебя голос зеленного цвета.

– Что?

– Слышал о синестезии? Некоторые люди видят звуки в цвете.

– Может быть.

– Нет, Генри, это доказанный факт. Механизмы этого эффекта не до конца изучены. Но скорей всего, все дело в том, что за зрительное и звуковое восприятие у человека отвечают смежные области мозга.

– Хорошо, - согласился желтым Генри.

– Эксперименты показали, что синестезию можно вызвать, если притормозить мозг, например, галлюциногенными препаратами, кокаином.

– Травой?

– Или оргазмом, - Франц засмеялся.

– О, - вздохнул оранжевым Генри.

– Мой приятель в Оксфорде... его отец работает в клинике. Так вот мой приятель задумал серию экспериментов. Дрочить в аппарате МРТ и наблюдать как меняется мозг в момент оргазма.

– И что?

Франц открыл глаза. Теперь, когда он видел цвет голоса Генри его розовые волосы удивляли ещё больше - они выбивались из цветовой гаммы и нарушали гармонию.

– Перед оргазмом активируются лобные доли мозга, отвечающие за принятие решений, - Франц намотал розовую прядь на палец.
– Активируется энториальная кора, участвующая в пространственной ориентации и формировании памяти.

– Хм, - Генри потянулся к бутылке виски.

Глотнул из горлышка - губы заблестели от влаги, капля потекла по подбородку. Генри вытер ее о плечо Франца и снова устроился рядом. Он рисовал пальцами круги на ребрах Франца, а Франц играл его волосами.

Наверное, они задремали. Звонок мобилки едва не сбросил Франца с кровати.

Раскидывая подушки и вещи, Генри закрутился волчком в поисках телефона. Найдя, приложил к уху. Он ничего не говорил, только слушал. Встретившись взглядом с Францем, Генри улыбнулся.

– Нужно бежать, - отключив телефон, он потянулся к Францу за поцелуем.

Несмотря на слова, двигался медленно, сползая с кровати, одеваясь.

Когда Генри остановился под люстрой, его волосы стали светло-розовыми, как цветы декоративной яблони в оксфордском саду, когда отошел в тень, к двери, -потемнели до сиреневого. Когда последний раз улыбнулся Францу из коридора, стали почти белыми, как на засвеченной фотопленке.

Его настоящий цвет волос, подумал Франц, должен быть очень светлым.

Генри

В четыре утра в большом зале горел свет и играла тихая музыка.

Генри упал на сиденье лимузина и закрыл глаза. Машина тронулась, зашуршало платье Шеннон.

– Где ты пропадал целый вечер?

Кондиционер смешал исходивший от нее запах духов и алкоголя с травой, пропитавшей волосы и одежду Генри.

– Не хотел слушать меня, мог прийти на ужин. Ты хоть что-то ел? Стол был очень хорош. Устрицы, креветки, мидии. Ты же любишь мидии, Генри.

Он не сдержал улыбку. Когда Генри было десять, Шеннон хвасталась перед журналистами и поклонниками утонченными кулинарными вкусами своего мальчика. Она ведь так его любила, кормила деликатесами, таскала повсюду за собой, как гребаный талисман или косметичку. Мусолила в интервью каждый его насморк и простуду. "Я так перепугалась, так переживала, когда ребенок более у тебя как будто вырастает хвост".

Шеннон задела Генри локтем, и он открыл глаза. У водителя лимузина плечи были шире спинки сиденья. На правой руке синел вытатуированный крест. Метрах в тридцати впереди, по дороге, катился еще один лимузин. Огни города на горизонте напоминали вид на открытке.