Дэшон пересек зал, толкнул дверь на балкон, плотнее запахнул плащ и сощурился. Мелкие снежинки носились по воздуху, вплетались в порывы ледяного ветра, каждая отражала свет Ирхана, а вместе - слепили, как тысячи маленьких светил, мельтешащих перед глазами.

Даарен стоял у перил и глядел вдаль. Его плащ остался висеть на спинке стула. А сам он, привычный к морозам и яркому свету, вышел в одной рубахе, распрямил могучие плечи и замер так, не боясь злых северных ветров.

“Чтоб ты с детьми своими по-человечески поговорить не боялся!
– сердито подумал Дэшон.
– Стоит он тут. Героически...”

Он сердился за Йена, а еще - за расшитую золотом рубаху Рена, которая отражала свет так, что на него прямо было не взглянуть. Хоть в чем-то они с Йеном были похожими: умением встать в лучах так, что ничегошеньки не рассмотришь. Его хоть в подвал засунь - и там найдет луч света и в него станет.

Героически.

Подходить не хотелось - у перил было еще ветренее. Потому Дэшон остался у двери, кутаясь в меха. И от двери спросил:

– Чего хотел?

– Дэшон… - задумиво констатировал Рен, не оборачиваясь.

“Чудеса наблюдательности!” - мрачно восхитился Дэшон, но промолчал. Тем более, что снова заговорил Рен.

– Нужно что-то делать с Шаайенном, - заявил он, все так же глядя в снежную даль.

– Например?
– уточнил Дэшон.

– Может, его в темнице запереть?
– задумчиво пробормотал Рен.

– Ре-ен… - угрожающе протянул Дэшон.

– Не ренкай, - раздраженно отмахнулся тот.
– Шучу.

И потом совсем обреченно пробормотал:

– А если выпороть?

– Рен!

– Ну, а что делать?
– он круто развернулся и посмотрел прямо в глаза. Взгляд у него был нехороший.

– Оставь его, - твердо сказал Дэшон.
– Тебе не нужен конфликт в семье. Даару не нужен конфликт в семье.

– Государству не нужна война с гномами, - напомнил Рен.
– Гномы требуют демонстрации лояльности, и мы…

– Что ты ему сказал?
– перебил Дэшон.

Рен вскинул густые брови.

– Он не в себе, - сообщил Дэшон.
– Что ты ему сказал?

– Тебя сейчас это больше всего волнует?
– с обманчивым спокойствием спросил Рен.
– Душевное состояние моего отпрыска?

И включил угрожающий взгляд.

Дэшон с вызовом скрестил руки на груди и выгнул бровь: а что? Да, его это волнует. Его душевное состояние всей их семьи уже третий десяток лет волнует. Что обидно - только его одного и волнует.

После смерти королевы - только его.

Рен просверлил его темным взглядом насквозь, но Дэшон тоже умел быть жестким. Редко бывал, но умел. Особенно - когда защищал королевских детей. Что от ядов, что от кинжалов, что от рассерженного отца.

И Рен, вновь отмахнувшись, вернулся к созерцанию своих драгоценных снежных далей.

– Что мне не нужен такой сын, - глухо проговорил он.
– Что он мне больше не сын.

“Ну, на это Йен не купился бы, - подумал Дэшон.
– Йен как никто другой знает, как его величество заносит в порыве гнева. Как его заносит, что оно кричит и чем оно кидается. Йену еще и не такое кричали. Йен - умный мальчик, должен понимать, что отец на самом деле не то имел в виду”.

А даже если бы вдруг и то - Йена разве таким проймешь? Его ничем не проймешь уже давно.

Не проймешь ведь?

Дэшон шагнул к Рену, положил руку на огромное плечо.

– Пойдем, - сказал он.
– Тут холодно. Пойдем.

Тот помолчал, тяжело вздохнул. Выдохнул. Собрался.

– Холодно!
– презрительно фыркнул.
– Ты еще не знаешь, что такое “холодно”, Дэшон.

Но к двери пошел.

– Вот такой я, - пожал плечами Дэшон.
– У меня, знаешь ли, нормальный человеческий теплообмен. И рост. И вес. И кровь внутри течет, а не лава. И занесло ж меня сюда. В снега, в горы, к ненормальным северянам…

– Ты уже сколько жалуешься?
– спросил Даарен.
– Двадцать лет?

Дэшон плотно прикрыл балконную дверь, но снова запахнул плащ плотнее - все еще немного знобило.

– И буду жаловаться, - с вызовом сообщил он.

– Тебе бы в битву, - сочувственно предложил Даарен.
– Чтоб дурь из тебя выбить.

Подошёл к столу, тяжело сел в кресло, кивнул Дэшону на стулья у стены: возьми и себе.

Может, он и Йену так кивал? Может, тот гордо отказался?

– “В битву”!
– передразнил Дэшон.