Шрифт:
Тронул водосточную трубу — та опасно скрипнула и пошатнулась.
Отошел на несколько шагов, взял разгон, побежал. Прыжок — ногами на подоконник, руками — за верхний карниз. Тот посыпался под пальцами, но Нивен уже толкнулся, взлетел, схватившись руками за край крыши. Подтянулся, взобрался, присел, замер. В доме Бордрера было тихо, темно. Свет в окнах не горел, хотя тучи застилали небо так, что без света в помещении сейчас должно быть темно, как ночью.
Несколько крыш до забора. Несколько прыжков. Всего ничего.
Нивен сделал очередной шаг, и крыша проломилась. Он редко падал вниз. И всегда падение было контролируемым — он знал, на что и как собирается приземлиться. А тут — не успел даже понять. Упал, откатился в сторону, скорее, по привычке, чем по необходимости. Обычно на голову падало что-то еще.
Но сейчас в дыру в крыше лил только дождь. Колотил по полу. Нивен лежал, смотрел вверх и держался за плечо — второе падение подряд стало для него ощутимым. В последнее время любая боль была слишком ощутимой. С того момента, как вытащил из горящего дома того чертового младенца, как впервые обжегся, каждый удар, каждый ожог становился все ощутимее, все больнее.
И сейчас оно, кажется, достигло пика.
Потому что от боли в плече хотелось тихо выть. И совсем не хотелось шевелиться.
“Наверное, так ее чувствуют люди, — подумал Нивен. — Боль”.
Наверное, он начал умирать еще тогда, после первого ожога. Он просто умирает дольше, тяжелее, чем любое нормальное существо.
“Не хочу, — сказал себе Нивен и попытался сесть. — Не здесь. Не сейчас”.
И снова упал на спину. И снова уставился на потолок, сжимая плечо.
И подумал: может, рыжий прав? Может, ему нужно просто отдохнуть? Как рыжий сказал? Прийти в себя. Ведь если Нивен начал чувствовать боль, как люди, может, и усталость он по-человечески чувствует?
Он врал себе. И врал себе сознательно. Надежда проснуться была слабой. Но подняться на ноги сейчас он не мог. Лишь подумал с горькой насмешкой: “Так, глядишь, в человека превращусь. И устаю, и кричу уже по-человечески”. И закрыл глаза. Спасительная тьма тут же окутала мягким теплым туманом, подхватила, понесла на волнах.
“Хорошо, хоть сны человеческие не снятся, — улыбнулся он, засыпая. — Что бы им там ни снилось...”
***
Дождь колотил по крыше. Нивен спал.
Из дома Бордрера выехала повозка. И несколько человек с оружием наперевес вышли из черного входа — прочесать близлежащие территории.
***
В покои Тейрина вошел Риирдал.
***
Шаайенн, подбрасывая в ладони окровавленную серьгу, открыл дверь таверны в Туманном переулке.
Глава 29. Гость
Бордрер шагнул в просторные покои и поежился. Здесь было слишком много пустого пространства — ощущалась неприкрытой спина. Казалось, вот-вот кто-то сзади всадит нож. А учитывая обстоятельства, основания опасаться такого исхода у него были весомые.
Конечно, тут Нивен не появится, не должен появиться — слишком светло для него, а он лучше сдохнет, чем рожу свету покажет. Но это были резонные, рациональные мысли, а холодок меж лопаток, что появлялся при каждом визите сюда, был иррациональным. И сейчас — сильным, острым как никогда.
И пол, и стены здесь были холодными, белыми, мраморными. Небольшой деревянный стол посередине помещения казался неуместным, лишним. Зато сидящий за ним Тейрин вписывался прекрасно. Такой же холодный, как все вокруг. С ледяными глазами цвета неба, в которых Бордрер уже даже не пытался найти ничего человеческого.
Нечеловеческого тоже.
Бордрер знавал многих монстров, но Тейрин был не одним из них. Тейрин был куском льда. И лишь лед был в его глазах.
И сейчас он был не один. Сидел, откинувшись на спинку своего кресла, глядел на гостя, сидевшего напротив. Подбрасывал в ладони белый камень — любимую игрушку.
Бордрер подумал, что игрушки — это единственное, что любит в этом мире Тейрин.
У Тейрина нет слабостей, давить не на что. Потому что если игрушку сломать, он возьмет новую. А камень этот чертов не сломаешь. Его и в руку не возьмешь — Тейрин из своей ладони не выпускает.
— Повелитель, — позвал Бордрер, остановившись в дверях. Тейрина иногда нужно было окликать — он мог надолго засмотреться в стену. Или на доску свою. Или в белую штору, что закрывала полстены, и Бордрер был дорого заплатил за то, чтоб узнать, что там за ней. Но рядом с Тейрином всегда были его люди. И Бордреру казалось, к шторе приставлен отдельный охранник, который вечно следит за ней, даже когда Тейрин уходит спать. Если он, конечно, вообще спит.
Нивен вон почти не спит. Дрянь такая.
Бордрер сплюнул бы под ноги, но тут не то что плевать — дышать было страшно. Слишком все белое.
Правда, не в этот раз. В этот раз к столу Повелителя вели грязные следы, оставленные гостем. Ноги он не вытер. И ноги все еще были при нем. Что определенно означало, что гость Тейрину важен. Обычно он не терпел грязи рядом с собой, как и всех, кто ее приносит.
Сам Бордрер полчаса вытирал ноги, потом мыл руки, а плащ оставил слугам у входа. Чтоб ни капли дождевой воды на пол не пролилось.