Шрифт:
– Мы хотим вас услышать. Кх... То, что произошло в этом лесу… Хм… – не веря своему счастью, перестал кашлять мужчина.
– Хм… Ну что ж… – задумчиво произнесла хозяйка дома, разливая в темные чашки какой-то отвар.
Старушка уселась на резной деревянный стул, и облокотившись на него поудобнее, посмотрела в небольшое окно, словно спрашивая разрешения у леса. За окном мерно качнулись кроны деревьев, и, видимо, откликнувшийся на ее зов лес дал свое согласие. Завыл ветер, пытаясь проникнуть к домашнему очагу, чтобы послушать эту историю, рассказанную не единожды, и в очаге полыхнуло яркое пламя.
– Было это…давно… Тогда и лес был больше, да деревня, насколько мне помнится, меньше. Впрочем, я там давно не была. Да... Хм-хм... Давно это было, но…
…это было.
====== Вечные противники или ключевые фигуры. ======
Никто не помнит, как пало первое семя, что, взойдя на благородной почве, породило дремучий и темный лес, полный мрака и тайны. Никто не помнит, кто первым пришел на эту землю, так нечаянно возделав ее простыми руками. Никто не помнит, кто дал жизнь целому поселению. Это было давно, и с тех самых пор повелось бесконечное сопротивление, словно два великих государства бросили друг другу вызов.
Человек шел с топором, стрелами, а потом с этими штуками, что неприятно пахли каким-то мертвым дымом. Покрывая все, к чему прикасался, огнем, он расчищал себе дорогу к свету, отчеканивая рубящим топором ритм похоронного марша по лесу. Человек выстоял против могучего врага, упрямо расширяя свои владения, но лес не остался в стороне. Загораясь по ночам голодными глазами – огнями мести, он отправлял своих верных бойцов, заставлявших противника дрожать от страха.
Так велась эта борьба, благодаря которой к небу еще вздымались благородные зеленые кроны. Так велась эта война, из-за которой на землю по-прежнему ступали чьи-то маленькие ножки, провозглашая новую жизнь. Нависая с извилистых холмов над деревней, лес замер в ожидании момента, когда сможет поглотить людей в своих объятиях, но человек, крепко сжимая кусок железа в руках, готов был защищаться от подобных посягательств на свою жизнь. Враг и враг, обреченный на вечную битву.
– Ах, ты – скотина! – по-звериному ощетинившись, мужчина прицелился и нажал на курок. Раздался звук выстрела, обнадеживающе отозвавшийся эхом в лесных угодьях, и в следующую секунду все стихло.
– Попал!?
– Тщ… – остервенело цыкнул охотник на своего компаньона, внимательно присматриваясь к тому месту, куда стрелял.
В воздухе повисла тишина. Люди затаили дыхание. Самый старший из них, казалось, и вовсе слился с мощным столбом стоящего позади дуба, пытаясь разглядеть в зеленом полотне леса хоть что-то, да и сам лес, казалось, замер в ожидании дальнейшего действия великой игры жизни и смерти.
– Черт! – в следующую секунду в двадцати метрах дернулся куст бузины. Опытный охотник мгновенно перезарядил ружье – нельзя было терять ни минуты, пущенной на возможность пристрелить эту тварь, что держала в страхе всю деревню.
– Ганс, брось.
– Иди ты!
– Не трать порох. Он ушел.
– Грхх… Тьфу! – скупость взяла верх над яростью, и от отчаяния мужчина сплюнул в сторону. Не спеша, он опустил ружье.
Ехидно закаркало воронье, насмехаясь над его поражением. Пропел соловей, салютуя победителя в схватке леса и человека, и раздался выстрел. Несколько чернокрылых весельчаков свалились замертво – разряд ружья пришелся по их души.
– Уф… Это сам дьявол во плоти. Не иначе! – воскликнул третий из этой честной компании, то ли возмутившись, то ли восхитившись своим противником. – Нам удалось отогнать стаю за северные болота, даже рыси не появляются у главной дороги, а здесь мы не можем завалить одного волка! Досадно... Что сказать.
– Мы его завалим. Завалим! Помяни мое слово! Его хвост еще украсит мой ягдташ. – вновь прорычал Ганс.
– Давай, давай. Небось в следующей жизни у тебя обязательно получится. – посмеялся третий малый, натягивая на голову шляпу.
– Что?! А-ну! Повтори, что сказал?! – возмутился терзаемый и без этих насмешек охотник, готовя в ответ товарищу твердый как сталь кулак.
Назревала небольшая потасовка, столь характерная для этого дуэта. Вроде как вновь стало слетаться разлетевшееся воронье, желавшее хлеба и зрелищ, но раздался грубый голос самого старшего и самого опытного охотника.
– Ганс, Хюберт! – словно нашкодившие мальчишки компаньоны этого человека стихли. – Мы должны разделаться с ним, но здесь нужна выдержка. Помните, что это особый волк. – пожилой мужчина о чем-то задумался. Не надолго. Вернувшись из тяжелых дум, старик добавил. – Уже темнеет.
Слова, прозвучавшие словно наставления учителя, принудили и весельчака Хюберта, и вспыльчивого Ганса прикусить язык. Опираясь на старое ружье, на стволе которого рукой мастера были выгравированы сцены жизни и смерти, старик, чью голову уже покрыло серебро лет, направился в сторону деревни. Хюберт и Ганс лишь посмотрели ему в спину, и для них не было секретом скольких волков погубил этот охотник, чью по-прежнему статную и высокую фигуру покрывала шуба, сделанная из хвостов этих хитрецов.
Этот довод принудил их молча пойти за старым воякой вслед, бурча страшные проклятия под нос. Ничего. Они начнут новую охоту, а значит битва леса и человека еще не окончена. И хоть переливаясь черными перьями, им в спины задорно крикнул ворон, охотники не обратили на это никакого внимания – смеется тот, кто смеется последним.