— Да?

И вместо ответа вдруг послышались переливы гитарных аккордов. Услышав их, я поняла, что сейчас снова расплачусь. Он спрашивал меня, смогу ли я петь. Смогу, наверное… Но спела я лишь первую строчку той песни, которую он играл.

— Забери… меня к себе…

========== Глава 5. ==========

Иногда, когда ты переступаешь за черту тех рамок, что устанавливает социум или же ты сама, то ты никак не можешь отделаться от навязчивого чувства волнения. Чувство это терзает тебя только от того, что ты понимаешь: ты показала свою слабость, себя настоящую, без всяких социальных масок, которые мы вынуждены носить каждый день.

А еще становилось немного не по себе от выбора песни, которую мой друг (почему-то теперь мне отчаянно хотелось его так называть) решил сыграть мне. Теперь мне стало ясно: он прекрасно знал, что я там была. Он знал, что я приходила на набережную. И, возможно, он даже общался со мной? Может быть, он был одним из тех ребят, что пели в большой комнате? А что если это… Андрей?

Я тяжело вздохнула, не только потому, что такое предположение казалось мне отчаянно глупым, но и потому, что мне бы не хотелось, чтобы Глебом оказался именно Андрей. Просто где-то в глубине души я понимала, это не может быть он. Сколько раз я получала сообщения от Глеба в присутствии Андрея…

Почему он не рассказал мне, что знал о моем появлении на набережной? И почему… Боже! Да ведь он, получается, ЗНАЕТ меня?! Он точно знает, как я выгляжу!

В моей голове тут же возник рыдающий бородач, который в моем воображении от моего имени слал смс-ки Глебу, расстроенный тем, что его существованию в чьем-то сознании пришел конец. Глупое и нелепое воображение.

Повернувшись на кровати, я, с полным безразличием взглянув на будильник, поняла, что проспала первую пару. И, прикрыв глаза, погрузилась в глубокий сон.

По пробуждению, через два с половиной часа, я поняла, что в универ я сегодня не пойду вообще. И завтра, скорее всего, тоже. И на работу… Горло першило, озноб пробивал холодным потом, а голова практически раскалывалась пополам. Видимо, это наказание за мою вчерашнюю прогулку возле универа на морозном воздухе. Или меня действительно проклял Иван Андреевич.

Мне бы обрадоваться такому раскладу, но перспектива остаться наедине со своими мыслями, поглощающими всякий здравый смысл, выматывающими до одурения… Вот уж спасибо.

Перво-наперво, пришлось совершить целую серию звонков: деканат, чтобы не отчислили за прогулы, поликлиника, чтобы иметь в наличии справку, Маше, чтобы не быть «бесчувственной сволочью, бросившей ее одну в универе» и Андрею, чтобы сразу после занятий ко мне пришел хоть кто-то, кто сможет меня отвлечь от размышлений о Глебе. Что может отвлечь от «дум окаянных» лучше, чем гнев? Правильно — ничего! А на Андрея я готова вылить целый жбан самого отборного и жгучего гнева…

Но когда это долговязое и кучерявое недоразумение появилось у меня на пороге, я, будучи счастливым обладателем температуры выше тридцати девяти, смогла сделать только вымученное обиженное лицо и демонстративно промямлить, что я с ним больше не разговариваю. И о том, что вышла встречать своего друга в одном махровом халате и босиком я подумала как-то отдаленно. Надо отдать должное Андрюхиному самообладанию: целовать мне пятки, рассыпаясь в извинениях, он не стал, а просто спокойно прислонил к стене чехол с гитарой, разулся, снял куртку и, пройдя в ванную, начал мыть руки, как ни в чем не бывало поинтересовавшись:

— Ну, хоть покормишь?

Его безмятежность меня обезоружила настолько, что я (гордая и независимая женщина, черт возьми), как миленькая пошла разогревать этому нахалу гречку. Ладно, пусть моя гордость спишет все на хворь окаянную…

— Сонь, тебя сегодня пол-универа искало! — присаживаясь на табуретку за стол, начал рассказывать Андрей. — В деканате интересовались, надолго ли ты заболела…

— Ага, меня о том же спросили, — вяло поддакнула я.

— С философского тебя искали, — продолжил мой друг. — И все, главное, ко мне лезут, будто я…

Я хищно сверкнула глазами, из-за чего Андрей осекся и не стал обозначать свою важность для меня в глазах других. Следующие минут десять он просто молча ел гречку, залив ее перед этим молоком. А я, не в силах больше стоять на ногах, рухнула на табуретку и, сложив руки на стол, тяжело опустила на них голову.

— Может тебе это… Полежать, что-ли?

— Одна я лежать не собираюсь, в постель отправлюсь только с тобой, — тут же отозвалась я, не подумав, как прозвучала моя фраза со стороны. Подняв голову, я встретилась с испуганными голубыми глазами Андрея. Лицо его выражало полнейшее смятение. Но мне стало так лень что-либо объяснять, что я просто вымученно закрыла глаза и зажмурилась.

— Сонь, я не думаю, что… — прокашлявшись, начал бубнить Андрей. — Я, конечно… Ты не подумай…

— Господи! Андрей, ну я не про постель тебе в смысле… «постели»! — голова начала болеть еще сильнее. — Я тебя позвала, чтобы ты меня спас от самоедства! Так что будь добр, жуй свою жесть с молоком, бери гитару и потрынькай мне что-нибудь мелодичное…

— Страдать в одиночестве я тебе не дам, Сонька! — как-то оживился Андрей, поняв, что я имела в виду. Мой друг всегда радовался, когда кто-то добровольно просил его сыграть. Поэтому, выпрямившись, он заорудовал ложкой быстрее, а вскоре встал из-за стола и, вымыв за собой тарелку, пошел в коридор.