Такой не обремененной и необузданной, но все еще собой.

Итак, они двигались, от клана к клану, из очага в очаг. Сартак проверял всадников и их обучение, останавливаясь, чтобы посетить новых малышей и больной старый народ. Несрин оставалась его тенью или, по крайней мере, пыталась.

Каждый раз, когда она делала шаг назад, Сартак подталкивал ее вперед. Каждый раз, когда появлялась какая-то задача, которую делают другие, он попросил ее помочь. Мытье посуды после еды, возвращение стрел со стрелковой практики, очистка залов и гнезд от помёта ракинов.

Тем не менее, на последней задаче он присоединился к ней. Несмотря на его звание, несмотря на его статус капитана, всю работу он выполнял без слова жалобы. Никто не выше работы, сказал он, когда она спросила однажды ночью.

И пока она отскабливала корки помёта с земли и учила молодых воинов, как натягивать лук, что-то беспокойное в ней уладилось.

Она больше не могла представить это — тихие встречи во дворце в Рафтхоле, где она отдает парадным стражам свои приказы, а затем расхаживает среди мраморных полов и пышных нарядов. Не могла вспомнить городские казармы, где она пряталась в задней части переполненной людьми комнаты, получала приказы, а затем часами стояла на углу улицы, наблюдая, как люди покупают, едят, спорят и гуляют.

Другая жизнь, другой мир.

Здесь, глубоко в горах, вдыхая свежий воздух, сидя вокруг ямы с костром, чтобы услышать, как Хоулун рассказывает истории о ракинах и повелителях лошадей, сказки о первом кагане и его любимой жене, в честь которой была названа Борте… Она не могла вспомнить прежнюю жизнь.

И не хотела к ней возвращаться.

Это произошло во время одного такого костра, Несрин расплетала тугую косу, заплетать которую научила ее Борте, чем удивила даже саму себя.

Хоулун сидела с точильным камнем в руке, затачивала кинжал и готовилась к работе, разговаривая с небольшим скоплением людей — Сартак, Борте, серолицый и хромающий Фалкан, и еще шестеро, которых Несрин запомнила, как двоюродных братьев и сестер Борте. Названная мать просканировала их лица, золотые, мерцающие от пламени, и спросила:

— Что насчет сказок из Адарлана?

Все глаза обратились к Несрин и Фалкану.

Оборотень поморщился.

— Боюсь, мои довольно скучные, — он задумался. — У меня был интересный визит в Красную пустыню однажды, но… — он указал на Несрин так, как смог. — Сначала я хотел бы услышать одну из ваших историй, капитан.

Несрин старалась не ерзать под тяжестью стольких пристальных взглядов.

— Истории, на которых я выросла, — призналась она, — были в основном о всех вас, об этих землях, — Широкие улыбки. Сартак подмигнул. Несрин наклонила голову, лицо горело.

— Расскажи истории о Фэ, если ты знаешь их, — предложила Борте, — О принце Фэ, которого ты встречала.

Несрин покачала головой:

— Я не знаю ни одну из них — и я не знаю его так хорошо, — когда Борте нахмурилась, Несрин добавила:

— Но я могу спеть для вас.

Тишина.

Хоулун отложила свой точильный камень.

— Песня была бы оценена, — хмурый взгляд на Борте и Сартака, — так как ни один из моих детей не может петь в тон, даже чтоб спасти свою жизнь, — Борте закатила глаза, но Сартак склонил голову в извинении с кривой ухмылкой на губах.

Несрин улыбнулась, несмотря на то, что сердце колотилось из-за ее смелого предложения. Она никогда по настоящему не выступала для кого-то, но это… Это было не столько выступлением, сколько желанием поделиться. Она долго слушала ветер, шепчущий снаружи пещеры, остальные сидели тихо.

— Это песня Адарлана, — сказала она наконец. — С предгорий к северу от Рафтхола, где родилась моя мать, — старая знакомая боль сдавила ее грудь. — Она пела мне ее, прежде чем умерла.

В стальном взгляде Хоулун мелькнуло сочувствие. Но Несрин бросила взгляд на Борте, когда говорила, заметив, что лицо молодой девушки необычайно мягко — она смотрит на Несрин так, как будто никогда не видела ее раньше. Несрин едва заметно мягко кивнула ей.

Это груз, который несем мы обе.

Борте ответила небольшой тихой улыбкой.

Несрин снова прислушалась к ветру. Позволив себе вернуться в свою довольно маленькую спальню в Рафтхоле, позволив себе почувствовать шелковистые руки матери, гладящие ее лицо и волосы. Ей так нравились рассказы отца о его далекой родине, о ракинах и повелителях лошадей, что она редко спрашивала о самом Адарлане, несмотря на то, что была ребенком обоих земель.

И эта песня ее матери… Одна из немногих историй, которые она имела, в той форме, которую она любила больше всего. О ее родине в лучшие дни. И она хотела поделиться этим с ними — этим проблеском того, чем снова могла стать ее земля.

Несрин прочистила горло и сделала глубокий вдох.

И затем она открыла рот и запела.

Треск огня был ее барабанами, голос Несрин заполнил горный зал Алтун, пробираясь сквозь древние колонны, отскакивая от резного камня.

Она чувствовала, что Сартак сидел неподвижно, чувствовала, что его лицо не было суровым или смеющимся. Но она сосредоточилась на песне, на этих давних словах, истории о далеких зимах и пятнах крови на снегу; это была история о матери и ее дочерях, о том, как они любили, сражались и заботились друг о друге.