Россия в начале XX века. Молодых талантливых девушек находят с простреленной грудью, а в остывших сердцах не остается пуль. Юная балерина, лицом к лицу столкнувшаяся с этой тайной, оцепленный пансион и неразрешенная загадка. Запах пороха, кокаин и отчаянье, с которым девушки летят в пламя ради единого мига славы.
Часть 1
Воскресное утро пахло мокрой сиренью, сдобной выпечкой с Кринолинной площади и запыхавшейся Настей. Она шуршала измятой пачкой, вздыхала, разминая голени, валилась на скрипучую кровать. Она, конечно, не хотела будить Тоню. Просто у такой неуклюжей коровы по-иному не получалось.
«Никакие дополнительные занятия не сделают из тебя приму, — продирая глаза, вежливо здоровалась Тоня. Ей еще нужно было одолжить у Насти денег на новые чулки. — Такие, как ты, слишком тяжелы для любого партнера и дальше кордебалета не идут».
Совсем иного мнения Тоня была о себе. И, может быть, еще одно воскресное занятие ей бы не помешало, но…
Больная бабушка ждала ее. Да, каждую неделю. Вы же понимаете, что бедная старушка только и живет надеждой на встречу с любимой внучкой? Ну какие гулянки, госпожа Сигрякова, в таком платье ни в один дансинг не пустят. Даже не накрашена, поглядите — а вы гулянки, гулянки… Благодарю, до свидания.
Только выскользнув за высокий витой забор балетной академии, Тоня сдернула с шеи нелепые рюши. Прятать под ними свежие ключицы и нежную ямку между грудей было истым кощунством, считала Тоня и ее друзья, но госпожа Сигрякова почему-то прятать их очень любила. Что же, она всегда могла полюбоваться на кружева в стенах пансиона. Знакомые же Тони предпочитали глубокое декольте и низанку богемских бус. Девушка в щедрости своей была готова угодить и тем, и другим.
Облокотившись лопатками на кирпичную колонну, Тоня достала пудреницу. Ей было все равно на хихикающих мальчишек, бредущих мимо, и на бросившую обидное словцо матрону. А еще ей было плевать на то, что некоторые дамы из окружения Якова могли посчитать ее грим чрезмерно ярким. Ей нравилось делать губы пунцово-алыми и вытягивать светлые ресницы в черные стрелы. Она была балериной, актрисой — и каждая ее черта должна была быть яркой, заметной…
— Я же говорил, как не люблю, когда ты так делаешь? — Яков выгнул бровь, подходя к ней и протягивая руку. — Достойно профурсетки, а не гимназистки.
— Извини, — Тоня улыбнулась, убирая пудреницу в маленькую сумочку через плечо — к снятым кружевам и парочке замшевых перчаток. Она позволила ему поцеловать свою руку и, прилипнув к чужому плечу, пошла к ждущему экипажу. — Кто с нами?
— Бетти и Соня, — небрежно откинулся Яков.
Тоня пренебрежительно фыркнула. Первая — Лизка Скворцова — высветляла волосы, и зубы у нее были крупные, лошадиные. А Соня — тонкая бледная немочь, непонятно за что приходившаяся по вкусу мужчинам, — давно ходила с Игорем, а еще ходила налево, направо и куда только не звали. «Фу», — брезгливо и надменно морщила нос Тоня, забираясь в один экипаж с ними.
Впрочем, с Лизой они быстро разговорились: та крутила голубые стеклянные бусы на шее, скалила крупные, прокуренные зубы и рассказывала о загадочном убийстве певички Ле Мортье.
— Пуля прошила ей грудь, дошла до сердца… и испарилась, — голос у Лизки был приятный, низкий, перекатывающийся.
«Хористка», — Тоня брезгливо наморщилась, но только про себя. Прижимаясь плечиком к неприятному мужчине, она приветливо и заинтересованно улыбалась неприятной ей девушке и слушала неприятную, кровавую историю со светской заинтересованностью.
— Если бы пулю извлекали, то рану непременно бы растравили, — продолжала рассказывать Лиза, но вдруг прервалась на предложенную Яковом кокаинницу с горсточкой белого порошка. — О, мерси, Джеймс…
Из выреза декольте была немедленно извлечена маленькая иголочка — гусиное перышко, вставленное в изящную медную прихватку, и Лиза деловито затянулась в одну ноздрю, потом во вторую. Щедрым предложением Якова поочередно воспользовались Соня и Тоня. Первая, вдохнувшая глубоко и много, тут же откинулась на спинку с равнодушным видом. Тоня вдохнула совсем немного, но голова все равно приятно опустела, и утреннее раздражение, неуверенность, боязнь за завтрашний день прошли как не бывало. Она уже вполне искренне интересовалась, спрашивала, охала, когда Лиза рассказывала, то и дело срываясь на громкий беспричинный хохот, подробности убийства. Яков рассеянно и скучающе предлагал разгадку за разгадкой, но Лиза опровергала одну за другой. Тоня то и дело скидывала его ладонь со своего колена, но та вновь и вновь возвращалась на место, и девушка смирилась.
В кабаре «Сиреневый восход» они вошли уже веселые и распаленные. Кажется, Лиза и Соня несколько раз целовались по просьбе Якова, а он в благодарность протягивал им шкатулочку с «марафетом». Тоня краснела, зажимаясь в угол, и была рада, что ее не замечают. Однако в полутемном дымном помещении шантана уже чувствовала недовольство: почему они, а не она?
Сиреневый дымок витал в воздухе, и, если втянуть его достаточно глубоко, то уже можно было прочувствовать своеобразные ароматы эфира и опиума. Даже если сама не «угостишься», то витающего в воздухе хватит для сладкого головокружения и необыкновенной легкости в теле. Тоня чувствовала, как губы распяливает счастливая улыбка, как десна жжет от насквозь прокуренного воздуха, но ей все равно ужасно весело и хорошо.
На люстре, имевшей чисто декоративные цели, лихо раскачивалась красотка в сиреневом платье. Голые ноги носились над головами зрителей, и иногда какой-нибудь молодой человек силился прихватить красавицу за икру. Та ойкала, охала и красиво подбирала ноги. «Звезда нашего заведения, Сирин Вайолет». А Тоня видела, что за полгода девушек сменилось сразу три, но помалкивала: разгаданный фокус — плохой фокус.
Тоня ощутила на себе внимательный взгляд, обернулась и, захохотав, охотно уселась на предложенный стул. Двое молодых людей гоняли в покер и передавали друг другу опиумную трубочку, которую изящно перехватила Тоня и, затянувшись глубоко и томно, выпустила пар из ноздрей. Молодые люди захлопали.