Звонил до омерзения бодрый Мечиков.

– Привет, боец. Как ты? Головушка бо-бо?
– Сашка заливисто расхохотался над своей шуткой.
– Ну, ты вчера, конечно, выдал. Жалко, некому было твои выкрутасы снимать. На сцене все без мобильников, а за кулисами бешеный Жорик бегал. Даже не представляю, как он сдержался и не покусал тебя в антракте.

Мечиков взахлеб принялся делиться впечатлениями от вчерашнего вечера. В другое время Арсений поржал бы вместе с ним, но слушать про себя самого оказалось совсем не смешно. Клоун с амнезией - это не та роль, о которой мечтает каждый актер. К тому же, Липский только сейчас понял, что фактически сорвал спектакль.

– Я рад, что тебе понравилось, - прервал он разошедшегося приятеля.
– Что дальше было? Отменили спектакль?
– голос у Арсения дрогнул и сорвался в хрип.

– Ха! Ты что, Жорика не знаешь? Если к нему деньги попали, то это навсегда. Раздавать обратно он их не будет. Даже если ему нож к горлу приставить, он как-нибудь вывернется, чтобы не платить. Все нормально прошло. Полина, конечно, побузила в антракте, ты ее здорово обматерил на сцене, но Калинкович ей быстро мозги вправил.

– А как же тогда...
– Арсений помедлил. Сказать "как же вы без меня" после всего, что он о себе услышал, язык не поворачивался.
– Зрители, - вывернулся он.
– Люди в зале что, совсем ничего не поняли?

– А мы во втором акте тебя похоронили.
– Мечиков заржал.
– Ты у нас от испанки помер, а все, что успел на сцене наболтать, объяснили горячечным бредом. Я Жорику предлагал вынести труп и положить на стол, ты все равно в дрова был, но он не согласился. Жаль. Было бы круто, если бы ты внезапно поднялся из мертвых. Зомби на сцене. Зато у нас теперь есть новый актер. Угадай, кто!?

Липский промычал что-то невразумительное. Играть в угадайку у него не было ни сил, ни желания.

– Ну, Сеня, напряги мозг, - попытался расшевелить приятеля Сашка. Сообразив, что толку от похмельного Арсения не будет, выпалил, торжественно растягивая гласные: - Георгий Калинкович! Кому-то ведь нужно было с Полиной любовь крутить, раз тебя похоронили, ну, Жора и вышел на замену. Придумал себе историю, типа он моряк, плавал долго и далеко, а теперь вернулся. Все равно пьесу никто не знает. Ты бы видел это юное дарование! Он колобком скакал вокруг Польки весь второй акт, в любви признавался, наверное, раз пять. Текст не успели придумать, а что-то говорить нужно, зрители ждут. На коленях полз через всю сцену, прикинь! Я уж думал, он ее трахнет прямо на авансцене. Тетки в зале рыдали. Жорик два раза на бис выходил. Полина аж взревновала. Калинкович весь в цветах и помаде, а она рядом стоит с одним куцым веником от какого-то пенсионера.

Жорик в роли морского волка - упитанный, с блестящей лысинкой и румяными щечками, рядом с тощей курицей Полиной, которая даже без каблуков была выше любовника на полголовы - это, конечно, было очень смешно. "Обхохотаться можно", - мрачно подумал Липский, слушая как Сашка курским соловьем разливается в трубке. С одной стороны, ему определенно полегчало. Срыв спектакля - это не тот результат, которого он ожидал, когда решил пропустить пару стопок с любителями футбола. С другой - не очень-то приятно понимать, что без тебя так легко обошлись. Да еще и сорвали аплодисменты.

– Ладно, я тебя понял. Жорик всех спас. Это все?
– перебил приятеля Арсений.

– Ну, если ты не хочешь услышать, как после спектакля Полина хотела отпинать ногами твое бесчувственное тело, а я тебя защитил и на себе оттащил в гостиницу, тогда все.
– Сашка обиженно засопел в трубку.
– Хотя нет, не все. Твою роль теперь будет играть Калинкович. Понравилось ему лицедействовать, тем более, что себе как актеру зарплату можно не платить. Какая-никакая, а все-таки экономия. Да, кстати, Жорик просил тебе передать, что гостиница оплачена до завтра. Так что извини, друг, но ты теперь не при делах. Пока-пока!
– дурашливо пропел напоследок Мечиков.

Арсений бросил замолчавший мобильник на кровать, решив, что извинится перед приятелем позже. Сейчас его настойчиво манил гостиничный санузел. Там он напился из-под крана, умылся, и долго стоял, вглядываясь в мятую щетинистую физиономию в зеркале. Обидное ощущение, что его оставили на обочине жизни, не уходило. Конечно, Липский понимал, что это все глупости. Какая еще, к черту, обочина. Обычный гастрольный чес по глубинке. Подумаешь, выгнали. Самому нужно было уйти. Или вообще не соглашаться на эту халтуру, а дождаться чего-то более интересного. Привычно растянув губы в широкой улыбке, Арсений бросил оценивающий взгляд на свое отображение. Ослепить зеркало не удалось. Даже по скромным меркам постсоветского пространства ухмылка с трудом тянула на троечку с минусом, что уж там говорить про высокие голливудские стандарты. Он прошел в крохотную комнатку и рухнул на жалобно заскрипевшую кровать. "Если вас одолели проблемы, ложитесь спать. Может, утром в вашей жизни ничего не изменится, но цвет лица, несомненно, станет лучше" - этот девиз Арсений подцепил когда-то в одной из социальных сетей и с тех пор неукоснительно ему следовал.

*****

Все утро Семен Аркадьевич, как наскипидаренный, бегал по этажам театра. Свой кабинет, возле которого его, по всей вероятности, караулила Василиса, он проигнорировал. Зато посетил столярный цех, где дал добро на списание старых поломанных декораций, затем бухгалтерию, где подписал акт об этом самом списании, заглянул в отдел кадров, смутив пожилую кадровичку, в рабочее время распивающую чаи с завлитом и, наконец, забрался под самую крышу. Держась за сердце и шумно отдуваясь, худрук ввалился в художественный цех. На чердаке было тихо. Девочка-художница, своим синим халатом и валиком на длинной ручке очень смахивающая на уборщицу, уныло размазывала краску по огромному заднику, расстеленному на полу. Увидев начальство, она ускорилась и чуть не перевернула ведро с краской. Семен Аркадьевич не стал ее смущать и великодушно отвернулся. Из выгороженного в углу кабинетика к худруку уже спешил главный художник театра Витя Черепков, удивленный незапланированным визитом начальства.

– Доброго здоровьичка, Семен Аркадьич!
– жизнерадостно поздоровался Витек, незаметно перегораживая режиссеру путь к своей каморке, где, среди помятых тюбиков с краской и огрызков карандашей живописно раскинулся натюрморт из остатков вчерашнего банкета.

Худрук буркнул что-то непонятное и застыл, погруженный в какие-то неприятные, судя по нахмуренному лбу, размышления. Немая сцена Вите не понравилась.

– Вы насчет эскизов костюмов к "Ревизору"?
– решил закинуть удочку художник. Эскизы он вчера вынес из кабинетика, чтобы случайно не испачкать и сейчас радовался своей предусмотрительности.