Семен Аркадьевич очнулся и кивнул.

– Так вот же они!
– Витя схватил режиссера за локоть и потащил к стеллажу возле входной двери.

Эскизы худрук одобрил. Во всяком случае, никаких замечаний он не сделал, но опять замер, мучительно о чем-то раздумывая. Художник вытянулся сзади почетным караулом, ожидая вердикта начальства.

– Ты, вот что, - наконец изрек Семен Аркадьевич.
– Сделай эскизы костюма Хлестакова для женщины.

– Женщины?
– удивленно повторил Витек, и, забыв, что нужно дышать в другую сторону, обдал режиссера алкогольным выхлопом. К огромному его изумлению, худрук даже не поморщился.

– Да, нужен именно женский костюм.
– произнес Семен Аркадьевич, как будто утвердившись в принятом решении, а потом уже уверенно добавил: - Будет еще одна постановка, экспериментальная. Один состав обычный, а во втором Хлестакова будет играть Деревянко.

– А как он должен выглядеть, этот костюм?
– воскликнул Витя, тщетно пытаясь представить Василису в роли Хлестакова.

– Ну, не знаю.
– худрук пошевелил пальцами в воздухе.
– Как-нибудь необычно. Во всяком случае, без юбки. Ты же у нас талантливый, вот и придумай несколько вариантов. Срок - до пятницы.

Повеселевший режиссер хлопнул Черепкова по плечу и выкатился из цеха. Слушая, как он, гремя ступенями, бодро спускается по железной лестнице, Витек недоуменно переглянулся со своей помощницей.

– Что это с Семафором?
– спросила художница.

– Не знаю, - пожал плечами Витя.
– Творческий кризис, наверное. Слушай, Танька, сбегай, купи сигарет. Так курить охота. И минералочки прихвати.

Художница кивнула. Перепрыгивая через лужицы непросохшей краски, Танька подошла к Черепкову и молча протянула раскрытую ладонь.

– Золотце, запиши в общий счет. Клянусь, с аванса отдам.
– Витек умильно моргнул заплывшими глазками, потом не выдержал и добавил: - Может, еще чего-нибудь возьмешь? Ты же понимаешь...

Танька отрицательно мотнула головой. Сторговались на сигаретах и бутылке пива. Витек, кряхтя, поднял с пола валик и принялся размазывать краску по огромному полотну задней кулисы, а Танька вприпрыжку отправилась в театральный буфет. Деньгами она была небогата, но перед таким искушением устоять не могла. Даже деревенский тракторист за вспашку огорода на даче требует пузырь водки. А тут собственный начальник согласился сделать работу, которую сам же ей и поручил. И всего за бутылку пива!

*****

Энтузиазма у Семена Аркадьевича хватило только на два лестничных пролета. До кабинета он так и не дошел. Перед третьим этажом худрук затормозил, а потом и вовсе остановился, тяжело привалившись к шершавой стене.

Идея поставить еще одну версию "Ревизора" в тех же декорациях, но только с Василисой в главной роли, имела много плюсов: можно отчитаться в министерстве - театр идет в ногу с современными тенденциями, есть что показать прессе, так как эксперименты всегда вызывают интерес у журналистов, бюджетные деньги на эту постановку не тратятся, пара-тройка костюмов для Деревянко не в счет. А главное - можно сказать Лиле, что для ее драгоценной подруги он сделал все, что только мог. Но один минус перечеркивал все достоинства этого плана. Основными зрителями "Ревизора" станут школьники. Оболтусы, которые будут пачкать кресла шоколадом и жвачкой, прыгать по рядам и шуметь, перекрикивая актеров на сцене. Их будут привозить целыми классами замученные учительницы с хриплыми от постоянных окриков голосами. Если эти недоросли после спектакля напишут в экзаменационных сочинениях, что Хлестаков был женщиной, то министерству, оплатившему приобщение молодежи к искусству, такой пассаж точно не понравится. А значит, большую часть спектаклей должен играть Ломакин. Семен Аркадьевич с ужасом представил себе скандал, который закатит Васька, когда увидит, что в расписании ей отведены всего два-три спектакля в месяц. Аргумент, что она занята в репертуаре по "самое не могу" на актрису и раньше не действовал. А уж сейчас, когда она выступает в роли брошенки...

Развернувшись, Семен Аркадьевич с трудом преодолел десяток ступеней и нырнул в маленькую боковую дверку. Узкий технический коридор привел его к темному закулисному пространству за сценой. Худрук помедлил, привыкая к полумраку. Сердце суматошно колотилось где-то под горлом, дышалось как-то слабенько, будто мертвый, пахнущий пылью воздух не хотел проталкиваться в легкие. Сделав несколько глубоких вдохов, Семен Аркадьевич мысленно приказал себе успокоиться. На ватных ногах он прошел между боковыми кулисами и плюхнулся на забытую посреди авансцены табуретку. Противопожарный занавес был поднят. На какое-то мгновение хозяйственник взял верх над усталым больным человеком, и Форейторов уже хотел устроить допрос, кто это пренебрегает пожарной безопасностью, и почему на сцене валяется непонятная мебель, но, кроме электрика, возившегося где-то на колосниках с освещением и вполголоса матерящего софиты, поблизости никого не было. Перед худруком простирался темный молчаливый провал зрительного зала, настороженно поблескивающий табличкой "выход" в дальнем конце. По ногам тянуло вечным сценическим сквозняком. Съежившись на табуретке, Семен Аркадьевич чувствовал себя потерпевшим кораблекрушение мореплавателем. Бархатная тьма зрительного зала уже через несколько часов наполнится зрителями, неважно, крупными акулами или всякой безмозглой мелюзгой. Они прожуют и выплюнут все, что им покажут актеры и будут потом говорить, что спектакль не оправдал их ожидания, а цены на билеты непомерно высоки. А где-то, за холодной темнотой сцены, по длинным узким коридорам театра бродит вечно недовольная стая, льстиво заглядывающая в глаза и кусающая исподтишка. Есть ли смысл тратить последние крупицы здоровья на эту свору? "Спекся ты, Сема, перегорел", - вынужденно признался себе Форейторов.
– "Какой из тебя руководитель? С двумя бабами справиться не можешь".

– А я вас везде ищу, - прервала его печальные размышления Василиса.
– Семен Аркадьевич, дорогой, у меня есть соображения по поводу моей роли. Мне кажется, что женщина, которая не побоялась надеть мужскую одежду и притвориться ревизором, должна быть первой в мире феминисткой. Она борется с несправедливостью и разоблачает взяточников. А еще она мечтает...

Худрук смотрел на Василису глазами побитой собаки. Мечты про равноправие полов и честных женщин-чиновниц, в которые якобы верила женщина в костюме Хлестакова, и весь остальной бред проходил мимо Семена Аркадьевича, никоим образом не задевая и не царапая его своей нелепостью. Все это не столь важно, главное, чтобы сердце стучало ровно и дышалось хорошо. Сема Форейторов твердо пообещал себе, что эту постановку он как-нибудь переживет, перетерпит, а потом обязательно ляжет в больницу на обследование.

*****

Весьма талантливая, но, увы, пока не признанная актриса Вера Калюжная сидела в театральном буфете и уныло прихлебывала остывший кофе без сахара. Она специально села спиной к витрине с пирожными, но от корзиночек с кремом тянуло такой магнетической силой, что голова Веры, без всякого участия с ее стороны, все время поворачивалась в сторону витрины. За соседним столиком сидели две балеринки с бутылкой минеральной воды без газа, и это немного примиряло Верочку с унылой действительностью. Хотелось думать, что, если она продолжит и дальше издеваться над организмом, пошивочному цеху не придется расшивать вытачки на платье, в котором актриса стояла в массовке "Принцессы цирка". Балеринки обсуждали прошедший позавчера спектакль столичных знаменитостей. До Веры долетали только отдельные фразы, из которых она сделала вывод, что главная героиня была никакая, Липского жалко, потому что он играл больного и умер в первом акте, а Калинкович зря пошел в продюсеры, потому что из него получился потрясающий герой-любовник. Верочка на какое-то мгновение пожалела, что не попала на спектакль, но тут же опомнилась. Заезжие гастролеры, которые арендовали здание театра, всегда закрывали двери перед местной труппой. Не пускали ни в зал, ни за кулисы. Девочки из балета полтора часа провели в чулане со швабрами, и в зал пробрались, когда спектакль уже начался. "Ну и ладно", - подумала Верочка.
– "Все равно антреприза - это сплошная халтура. Все об этом говорят". Эта мысль ее совершенно успокоила и примирила, если не со своими нынешними габаритами, то хотя бы с явным умственным превосходством перед глупышками из кордебалета. Она снисходительно посмотрела на их тонкие, как тростиночки, ручки и цыплячьи шейки.