Его нищета и совершенная свобода снова проявляются и в одеянии санньяси: его одежда пока так же скудна, как и пища, потому что на практике ещё невозможно иначе. Но Упанишады утверждают, что по мере всё более глубокого погружения во внутренний опыт, его тело будет всё меньше нуждаться в одежде. И, в конце концов, садху должен будет довольствоваться любым обрывком ткани, подобранным на обочине и пригодным лишь для набедренной повязки (каупинам), или и вовсе ходить обнажённым. Ему не важно, что могут сказать об этом люди: если он обнажён, то не для того, чтобы привлечь к себе внимание – его внешняя нагота должна быть лишь отражением внутренней обнажённости и свободы от всех желаний, а иначе она будет показной и притворной.

Свободный от забот и желаний садху идёт по миру, словно вовсе к нему не принадлежащий. Ничто и никак не затрагивает его (ср. 1 Кор. 7:29-32). Как говорят древние тексты, он подобен слепому, глухому и немому. Ему безразличны слава и позор, поскольку он вышел за пределы всех двандв, пар противоположностей, таких как холод и жара, страдание и удовольствие, удача и неудача. Он ни в чём не видит больше двандв, никого не оценивает, не сравнивает и не считает себя выше или ниже других. В своём видении Атмана, истинного Я, он оставил позади само чувство отличности: ибо по отношению к кому он теперь может быть «другим»?

У него нет больше постоянного жилища, он – а-никетанах. Движимый Духом, он может останавливаться просто под деревом или в пещере, на берегу реки или в заброшенном здании, но никогда не в собственном доме. И потому его принято спрашивать не «Где ты живёшь?», а «Где ты сидишь?», «Где твоя асана (подстилка для сидения)?». Он блуждает из одного места к другому и ест и спит там, куда бы скитания ни привели его к полудню или на закате. Единственно запретные для него – те места, где он жил до принятия санньясы или где могут повстречаться его родственники и друзья. В остальном его свобода абсолютна; у него ни перед кем нет обязательств, и никто так же не обязан перед ним. В этом мире нет больше ничего, что он мог бы назвать своим, ибо он более не может даже называть «собой» этот сгусток плоти и мыслей, из которых состоит его шарирам. Он – нирмамо нирахамкарах (свободный от «я» и «моё»: Бхагавадгита, 12.13 [37] ). И хотя шастры позволяют ему приостановить скитания на четыре месяца сезона дождей, но и в его пещере или хижине (кутире) должен присутствовать лишь самый минимум, который обеспечит его основные нужды.

В условиях современного общества и изменений в людском мировоззрении, многие санньяси решили оставить жизнь на подаяние и постоянные скитания. Однако сам идеал остаётся и должен оставаться неизменным, несмотря на все другие изменения, требуемые временем или обстоятельствами: каждый санньяси, несомненно, должен получить опыт паривраджьи (скитальческой жизни) в течение достаточного периода времени. В любом случае, помимо официальных и «заметных» санньяси, в пещерах, гротах и на дорогах Индии по-прежнему живёт бесчисленное множество аскетов без какого-либо статуса, которые безразличному или даже враждебному взору прохожих могут показаться обычными нищими. Но именно через таких людей древний идеал яти (отрекшегося от мира) сохраняется и передаётся потомкам. Им безразличны меняющиеся времена: они приходят и уходят, как им заблагорассудится, свободные ото всех забот, покрытые лишь обрывком ветоши или и вовсе без одежды. Они спят, где придётся, едят любую пищу – будь то дикие плоды и коренья из джунглей или зерно, смоченное в воде, но будут и совершенно счастливы, даже если в течение многих дней им не достанется ничего, кроме воды.

Но, в любом случае, даже те, кто чувствуют себя обязанными приспособить свой образ жизни к современным условиям, живут в матхах (монастырях) или ашрамах и зависят от севы (подарков и подношений) учеников, ничуть не меньше обязаны сохранять дух нищеты и отречения во всём, что касается пищи, одежды и крова. Брать больше того, что жизненно необходимо, будет равносильным отказу от идеала, который они исповедуют. В своих Письмах в Ашрам Гандиджи называет подобное поведение обыкновенным воровством.

Санньяси оставил человеческое общество, чтобы жить в безмолвии и одиночестве. Но даже когда он окажется среди людей, то не будет предаваться досужим разговорам или интересоваться последними новостями. И действительно, какая польза для него в мирских новостях или как они смогут помочь ему в его внутреннем паломничестве? Однако отсутствие интереса к людям и событиям со стороны садху вовсе не означает, что он эгоист, сосредоточенный лишь на себе одном. Совсем наоборот – чтобы разделить бесконечность истинного Я, «я» самого садху должно расшириться до размеров всей вселенной. В действительности, собственные заботы занимают его столь же слабо, как и заботы других – и это, воистину, лучшее доказательство искренности его отрешённости от мира и других людей. Его призвание ведёт его в ином направлении. Некоторые чувствуют привязанность к мирским заботам, другие – к труду на благо общества и человечества. Садху же живёт у самого Источника, и не его долг следить за каналами и руслами, ведущими вниз. Его задача, если можно так выразиться, – обеспечить полноводный и непрерывный поток из этого Источника.

Если санньяси раскрывает уста, то обычно лишь для того, чтобы говорить о внутренней Тайне и о том, как обнаружить Её, сокрытую в глубинах сердца. И, конечно, он будет тщательно избегать любых сугубо интеллектуальных бесед: научные семинары и конференции, или даже собрания религиозных деятелей уже не для него. Но он никогда не откажет в помощи смиренному и искреннему искателю, подлинно устремлённому к брахмавидье, и покажет ему путь в пещеру сердца. Однако, даже общаясь с учениками, он будет не слишком полагаться на вербальную передачу «устами для слуха»: ибо на более глубоком уровне, за пределами слов, появится прямая связь от сердца к сердцу в самом Духе; и часто намного точнее, чем любые слова, его послание будет передавать безмолвие.

В какой степени санньяси должен пользоваться книгами? Может ли он читать их, чтобы поддерживать связь с мудрецами прошлого и настоящего? Многие выдающиеся садху, если и имели, то всего несколько книг. Даже небольшая библиотека плохо сочетается с жизнью в скитаниях, которая остаётся высшим идеалом индусского монаха. Кроме того, можно процитировать одного пожилого садху с Аруначалы: «Какой смысл в умении читать и писать? В сердце каждого из нас всегда раскрыта живая книга – разве этого недостаточно?» Многие санньяси откровенно недоумевают, обнаруживая в кутире так называемого садху даже небольшую библиотеку: «Неужели ты надеешься обрести внутреннее видение со всем этим?»