на границе воды и воздуха, как бесполезный иск

в европейский, допустим, суд по правам примата.

На компьютере тихий вагнер. Окрашен закат в цвета

побежалости. Воин невидимый неспроста

по инерции машет бесплотным мечом в валгалле.

Жизнь сворачивается, как вытершийся ковер

перед переездом. Торопят грузчики. Из-за гор

вылетал нам на помощь ангел, но мы его проморгали.

Снег сыплет, как пепел, пускай и белей.

Вот я и отпраздновал свой юбилей,

немалую денежку пропил.

А в детстве мечтал завести хомяка —

грызун глуповатый, но шкурка мягка,

хорош, дружелюбен и тёпел.

И белая крыса с предлинным хвостом

являлась подростку в мечтанье простом,

и сахару с писком просила.

Обидно, что долго они не живут —

кто спорит, конечно, не десять минут,

но два, ну, три года от силы.

А наша с тобою – умна и долга.

Неделя-другая – растают снега.

Эол, как положено, дуя,

согреет лужайку, и бережно кот

в подарок хозяйке в зубах принесет

пушистую мышь молодую.

Давай полетим золотою золой

и снегом льняным над февральской землей,

где света беда не убавит,

где звери простые, вернее, зверьки,

не ведая веры и смертной тоски,

неслышно предвечного славят.

Когда бы знали чернокнижники,

что звезд летучих в мире нет

(они лишь бедные булыжники,

куски распавшихся планет),

и знай алхимики прохладные,

что ртуть – зеркальна и быстра —

сестра не золоту, а кадмию,

и цинку тусклому сестра —

безликая, но многоокая —

фонарь качнулся и погас.

Неправда, что печаль высокая

облагораживает нас,

обидно, что в могиле взорванной

один среди родных равнин

лежит и раб необразованный,

и просвещенный гражданин —

Дух, царствуя, о том ни слова не

скажет, отдавая в рост

свой свет. И ночь исполосована

следами падающих звёзд.

Во сне, как в губчатом металле, насыщенном парами льда,

душа скитается местами, оставленными навсегда.

Как водится, журчит водица, и палестинский лист шуршит,

не сбудется – так пригодится, и завершится, и простит.

Грядущим тлением не тронут, о двух руках, о трех горбах,

легко забрасывает в омут мережу пасмурный рыбак,

охоч до живности безрукой, хрустальноглазой, и грехом

не пораженной. Старой щукой трепещет в воздухе сухом

его добыча. Твари нищей, читай, земной, да и морской, -

есть время покидать жилище, речною исходить тоской —

прощай, шепчу, желанье славы, жужжание веретена —

ах, рыбоньки мои, куда вы? Алеют звезды. Ночь нежна.

надо мною небо плоско бойко жаворонок вьется

а внизу картина босха в смысле всякие уродцы

жжет костры глухая нежить проплывает лентой пестрой

и друг другу сердце режет саблей обоюдоострой

запах серы тихо тает ночь рыгает жизнь сожрамши

впрочем часть из них летает на крылах из черной замши

недомузыка кривая так нечисто и нечасто

воют твари раскрывая клювы черны и зубасты

да и мы младыми были колеся по русским сёлам

ясных барышень любили песням верили веселым

и смущался без конца я ну какой простите гений

без улыбки созерцая этих мрачных измышлений

не люблю иеронима небо страшное рябое

плач звезды необъяснимой над фабричною трубою

нет сражусь со смертью-дурой чтобы сердце не уснуло

обнаженною натурой легким томиком катулла