Когда-то, не успев дочитать один из томов «Архипелага ГУЛаг», я переснял его на фотоплёнку, о чём упоминал выше. Но я не рассказал, что, пересняв, отдал книжку и успокоился. Кучу кассет проэкспонированной фотоплёнки я проявил лишь через несколько лет, когда срок годности плёнки уже истёк. Мне всё же удалось напечатать с плохих негативов страниц 20–30, и я снова успокоился – ведь теперь негативы не погибнут. Когда, наконец, «Архипелаг» появился в продаже, я купил пару томов, но, признаюсь, тоже толком не читал. 31-го июля 2010 года, я, вернувшись после съёмок в менее задымлённый, чем Москва, Переславль-Залесский, купил в гостиничном киоске «В круге первом», который тогда, когда он существовал только в «списках», мы зачитывали до дыр. Интересно, достанет ли у меня сил, желания и досуга прочесть его теперь?

Когда-то был анекдот:

Сидит бабка и что-то печатает на машинке.

– Семёновна! – кричит ей сосед. – Мемуары сочиняешь?

– Да нет, – отвечает она. – Внуку в школе задали прочесть «Муму», а он литературу читает только в списках.

Иногда, читая «литературу в списках», я удивлялся тупости наших властей. Во-первых, литература, подогретая ажиотажем запрета, быстрее и шире распространяется и вызывает больший интерес у народа, всегда неприязненно относящегося к любой власти. Во-вторых, власти своим запретом и гонениями резко поднимают, говоря по-нынешнему, рейтинг автора. В-третьих, даже самые антисоветские, но опубликованные произведения не причинили бы этой власти такого вреда, какой приносили запрещённые. В-четвёртых, – и это едва ли не самая большая, на мой взгляд, ошибка недальновидных цензоров, – часто в список «нерекомендованных к изданию» попадали слабые произведения посредственных авторов, которые впоследствии делали себе на этом имя, числясь в непризнанных гениях и десятилетиями гордо нося «терновый венец великомученика».

Примерно то же самое происходило и с фильмами. «Андрей Рублёв», например, лет 20 пролежавший «на полке», всё равно был многократно просмотрен, изучен и растаскан на цитаты коллегами-кинематографистами. Десятки же других, «многострадальных» лент, вызывали лишь недоумение, когда запрет был снят.

Власти в своём радении о благе народа, по-моему, никогда не отличались умом. Ещё, кажется, Герцен писал о том, как быстро распространился картофель во Франции благодаря умной политике Тюрго, который разослал всему высшему сословию картофель на посев, строго запретив давать его крестьянам. Но тайным указом велел не препятствовать им красть и тоже сажать картошку. За короткое время картофель заполонил всю Францию. (Вот вам ещё конкретный пример, что запретный плод – сладок). В России же заботливые власти доказывали глупым крестьянам преимущества заморского овоща перед всякой там репой и брюквой при помощи розог и картечи и вбивали кулаками урядников и казаков картошку в пасть упрямому селянину вместе с зубами. Так, привезённый из Голландии ещё великим Петром и ставший впоследствии, пожалуй, главным национальным продуктом, картофель был насаждён в России лишь в середине 19-го века.

Вот и мы, педагоги и преподаватели, иногда путая кнут с пряником, пытаемся, по мере своих слабых сил и возможностей, чему-то научить студентов, что-то им доказать. А студенты… студенты, пришедшие, казалось бы, учиться, мечтавшие и готовившиеся, выдержавшие огромный конкурс и испытавшие радость ощущения себя студентами, довольно быстро начинают лениться, «сачковать», кое-как выполняют задания и всячески сопротивляются любой программе обучения. К сожалению, амбиции и упрямство у студентов далеко опережают знания и стремление к ним.

Дорогие мои! Задайте себе вопрос: «А хорошо ли я знаю, например, русскую литературу хотя бы в пределах школьной программы?». Признайтесь, что и в школе вы, всячески сопротивляясь и изворачиваясь, учились весьма посредственно.

Тысячи амбициозных абитуриентов ежегодно заполняют коридоры ВГИКа, имея представление о Чехове, в лучшем случае, по мультфильму «Каштанка».

Вспомнился, по-моему, очень хороший анекдот.

Два мужика копают яму под фундамент для памятника.

– А кому памятник-то будет? – спрашивает один.

– Да этому, как его, Чехову.

– A-а, это который «Муму» написал?

– Да не-ет, «Муму» другой написал.

– Вот у нас вечно так: один написал, а памятник другому ставят!

Недавно я узнал, что Вадим Юсупович Абдрашитов дал своим студентам – будущим режиссёрам! – задание непременно прочитать за лето ряд книг. Угадайте – каких?

Список состоял из названий тех произведений тех авторов, которых они проходили по школьной программе. Судя по всему – прошли… мимо, не читая.

– Представляешь, – сетовал Абдрашитов, – я иногда не знаю, понимают ли они вообще то, что я им говорю. Сравниваю какой-то персонаж с Катюшей Масловой или Соней Мармеладовой и прихожу в ужас, выяснив, что студенты не знают, кто это такие…

С появлением калькуляторов мы быстро и радостно забыли таблицу умножения. С наступлением эры глобальной телефонизации и компьютеризации мы очень облегчили работу почте. Но писать письма молодёжь стала многократно больше. Она ловко строчит корявые «эсэмэски» и сутками сидит в разных чатах, обмениваясь информацией и эмоциями на чудовищном языке. Понимаю, что это – не есть показатель всеобщей деградации, но тенденция успешного освоения лексикона современной «Эллочки-людоедки» с уголовно-дебильным уклоном весьма очевидна.

Исходя из многолетнего опыта общения со студентами, с сожалением констатирую, что подавляющее большинство из них не обучено не только грамотно писать, но и не умеет читать. Для нашей профессии это, можно сказать, катастрофично.

Друзья! Учитесь читать! Ведь одной из основ профессии художника кино является грамотное во всех отношениях понимание сценария, понимание слова!

Я иногда зачитываю вслух студентам куски текста того произведения, которое они же выбрали для работы, а потом задаю самые разные вопросы, убеждаясь из их ответов, что они не утруждались при прочтении пониманием незнакомых для них слов и выражений, а заполнять зияющие пробелы в своём образовании им попросту лень. Да, мы, как всегда, ленивы и нелюбопытны. И это, пожалуй, главные наши беды вместе с «дураками и дорогами».