– А это с какой радости? – в голосе Михалева послышались нотки недовольства и раздражения.

– Следователь Тюрин известен всему нижегородскому уголовному розыску своим топорным стилем работы. Ему плевать на выяснение обстоятельств преступления, главное – раскрываемость.

– И что в этом плохого? – недоуменно спросил Иван Митрофанович.

– А то, что для него выбивать показания, – это нормальное явление. За такой вот, извините, стиль работы ему даже прозвище дали – Коновал. И третье: если Лукьянов подпишет чистосердечное, то расследовать дело нам будет ой как сложно, я бы даже сказал, невозможно.

– Что-то вы, Андрей Михайлович, больно раздухарились, – вполне спокойным тоном сказал Михалев. – Такое чувство, что есть зацепка. Выкладывайте.

– Скорее соображение, – переведя дух, проговорил Ильин. – Меня смущают два обстоятельства. Одно – то, что подозреваемого буквально после первого допроса направляют в изолятор и сажают к прессовщикам. С одной стороны, все понятно. Есть мотив, оружие и вполне возможный убийца. С другой стороны, никто не отменял презумпцию невиновности. Из него выбивают чистосердечное признание. Еще одним обстоятельством является тот факт, что ему до сих пор не дали встретиться с адвокатом. Он мне рассказал об этом. Лично у меня складывается подозрение, что его намеренно хотят убрать. Он признается в убийстве, возьмет на себя несколько глухарей и сядет пожизненно либо по какой-то причине умрет в камере.

Иван Митрофанович несколько секунд молчал, обдумывал полученную информацию. Андрей хотел добавить еще пару доводов, но селектор внезапно ожил.

– Хорошо, – сказал Михалев. – Допустим, вы правы, но где гарантии, что он не попытается бежать?

– Я видел этого человека. Он искренне не понимает, за что его задержали. Я беру всю ответственность на себя.

– Ладно, – сдался Иван Митрофанович. – Будь по-вашему. Завтра его заберут из СИЗО и определят в больницу.

– Нет! – заявил Ильин. – Надо забрать его сегодня. Он может не пережить эту ночь.

– Хорошо, – нервозно сказал Михалев. – Сегодня он окажется в больнице под круглосуточной охраной. Завтра с утра дело будет у вас. Вы лично отвечаете за его завершение. У вас все?

– Да, Иван Митрофанович, спасибо.

– Ну, Ильин, смотри. До связи. – Начальник отключился.

Андрей удовлетворенно кивнул, поднял трубку телефона и набрал номер.

– Четыре «А», оперативный отдел, Грибин, слушаю, – прозвучал голос Михаила.

– Миша, это Ильин. Леша на месте?

– Да. Только подошел.

– У тебя все готово?

– Осталось только распечатать.

– Давай заканчивай и все ко мне.

– Понял, – сказал Грибин и отключился.

– Алло, слушаю, – с сильным кавказским акцентом сказал человек, приложив мобильный телефон к уху.

– Сурен Мирзоевич, это я, – взволнованно протараторил его собеседник. – Вы меня слышите?

– Да, – сухо ответил кавказец.

– Вы же сказали, что все будет улажено?

– Что-то не так?

– Сегодня приходил полицейский и допрашивал Вику.

– И что Вика сказала?

– То же, что и другим.

– Правильно. Тогда чего ты боишься?

– Он забрал записи с камер видеонаблюдения.

– Ты до сих пор не уничтожил их?

– Закрутился. Хотел сегодня это сделать, но не успел.

– Ай-ай. Как неосмотрительно с твоей стороны. Но я думаю, дело поправимое. Как того полицейского зовут?

– Лейтенант Алексей Копылов.

– Лейтенант? – с усмешкой протянул кавказец.

– Ага.

– Ну, тогда это не проблема. Пусть полюбуется, потом забудет. Сам не захочет, мы поможем. Что-то еще?

– Да. Без письменного распоряжения Лукьянова я не могу вступить в должность временного исполняющего. У меня руки связаны.

– Ничего. Потерпи немного. Скоро он все подпишет. Наши люди над этим работают.

– Хотелось бы побыстрее.

– Быстро только кошки родятся. Сядешь ты в его кресло, не сомневайся.

– Спасибо, Сурен Мирзоевич. Успокоили.

– Давай. До свидания. – Кавказец нажал отбой.

«Смешно, когда овца попадает в волчью стаю и считает себя ее полноправным членом», – подумал он, усмехнулся и убрал телефон в карман.

– Друзья! – начал Ильин и окинул взглядом всех присутствующих. – Ситуация очень интересная. Я встречался с Лукьяновым, и вот какая штука получается. Он сидит в пресс-хате, его там обрабатывают, а за что – ему неизвестно. Его отметелили так, что на нем живого места нет. Сломали мужика по полной. Он готов написать чистосердечное признание и взять на себя еще одно убийство.