Утро наступило в один миг, и утром дали лёгкий завтрак и повезли на запланированную экскурсию в кажущийся пустым старинный город. В этом городе, как сказала, заметив его чёрную шевелюру, экскурсовод, раньше жили евреи.

А ужин был очень весёлый. Мужчины и женщины из автобуса сидели за столами, пили обещанное усиление – водку и рассказывали друг другу анекдоты, тонувшие во взрывах хохота. Между делом, в процессе общения, они непринуждённо разбивались на пары, чтобы ночью не было уж очень скучно после тяжёлых трудовых будней.

Алексей, оторвавшись, вышел покурить в холл и принялся рассматривать картину, на которую ещё вчера обратил внимание.

– Нравится? – кто-то его спросил.

Он обернулся: позади стоял поляк и пошатывался.

– Нравится, – ответил с вызовом.

– Что?

– Бык.

– Мою любимую картину, пся крев! – запальчиво сказал поляк. И вдруг рассмеялся: – Анджей, меня зовут Анджей, а тебя?

– Алексей.

– С автобуса?

– Да

– Ладно, хорошо, ну что, пошли?

– То есть как пошли? Куда? – Алексей не понял.

– Как куда? Ко мне домой. Да это тут рядом. Не бойся…

И неожиданно для себя Алексей кивнул головой:

– Пошли.

Всё, что было дальше, он запомнил очень плохо. Единственное – что, разгулявшись, дал бесплатный концерт, спев все песни, которые знал. А когда кончилась водка, вызвался её искать, нашёл и главное – сумел вернуться обратно. Тут его взяли за руку и увели. Очнулся Алексей в комнате, где мирно тикали часы, а в правом верхнем углу висел портрет Папы в золоченой рамке. Женщина расстегнула кофту и потянула его на себя, в живое, подвижное тепло.

Вообще в этой стране, несмотря на обилие джинсов, было не совсем благополучно. Потому что женщине пришлось встать в пять часов утра, чтобы занять очередь за молоком для ребёнка. Алексей тоже встал, поглядывая на укоризненный портрет Папы, оделся и пошёл вместе с ней к продрогшей короткой цепочке женщин у закрытого магазина. Когда вернулись, дверь открыла девушка во всём цветастом, как бы цыганском, тоненькая, гибкая, с серьёзными, внимательными глазами. Женщина, увидев взгляд, покорно вздохнула и представила:

– Моя сестра Данута. Она только что вернулась из Австралии.

Девушка молча стояла в дверях, потом, видно, что-то решив для себя, отошла в сторону:

– Прошу пана… Заходите…

Они накормили его завтраком, а потом ушли на работу. Алексей, опоздав на свой деловой автобус, отправился отсыпаться в гостиницу, а затем бесцельно слонялся по маленькому, в кружении зимы, городку, где люди жили так же, как и в его родном городе, но всё-таки чуть иначе. Он пытался поймать эти ускользающие черты. Смотрел, как одеты люди, какие фильмы показывает местный кинотеатр, как продают цветы, заворачивая их в блестящую фольгу и украшая букет разноцветными ленточками. Как надменно смотрятся в зеркала, улыбаясь только себе, женщины с новыми причёсками, видные сквозь витрины парикмахерских… Пока не наступил вечер, и он опять не пришёл к той двери и не позвонил. И ему опять открыли.

Два-три незначащих слова, торопливый ужин, и вот втроём они сидят рядом на диване. По телевизору какой-то политический фильм про их новых руководителей. Потом ещё фильм, где голые актёры обнимали друг друга. Старшая сестра пошла спать в свою комнату. А младшая вдруг резко поднялась, напряжённая, как струна.

– Мы сейчас пойдём в костёл, – сказала раздельно, тщательно выговаривая слова.

– В костёл?

– Да.

– Хорошо, в костёл так в костёл… – турист ничего не понимал.

Сумрачный, поднявший крылья костёл был открыт и ночью. Девушка встала на колени перед девой Марией. Шептала что-то вполголоса, шептала… Он смотрел на неё издали, и её горячий шёпот постепенно начал упруго заполнять весь величественный, пустой, принадлежащий только ей зал и подниматься вверх, изнемогая от веры. Алексей выскочил во внутренний двор и в полосах света, гонимого ветром, стоял один на один с переменчивыми ликами святых, отворачивающихся от него.

Она вышла успокоенная, притихшая, но позже, дома, в сладкой постели, неистово отдавалась, и стоны её напомнили ему, этому всё помнящему быдлу, шёпот костёла.

А утром было пиво. Пиво было теперь всегда, когда она уходила на работу. Он приходил в местный бар, платил, и продавщица с постоянной сигаретой в крашенных красным губах, улыбаясь, протягивала кружку, зная, что это только начало. Польский он не знал, но, удивительное дело, по мере опьянения, заполнения себя холодным, тяжело-соломенным пивом он начинал всё более и более понимать соседние разговоры и даже вступал в них, говорил… Его хлопали по плечу, и вот он уже внутри, и день проходит, темнея, и скоро вернётся его девушка, и сладостный ток ожидания пробирает тело.