У тракторов, на поле, когда подъехали Тихомиров и писатель, никого не было. Тихомиров озабоченно посмотрел на часы.

– Витьку я в район отправил. В раймаг черные костюмы с жилетками завезли. Витька осенью женится. А сейчас без жилетки и жених не жених. Но где же Венька и Пехов? На них это не похоже.

– Может, проспали? – предположил писатель.

– Я с ними десятый год работаю, и ни разу не проспали. Может, что случилось? – Тихомиров направился к мотоциклу.

Писатель сел на заднее сиденье, и они понеслись обратно в деревню.

Пехова они застали дома. Он сидел на крыльце и курил.

– Куришь? – спросил Тихомиров.

– Не только, – ответил Пехов, – еще и думаю.

– О чем же? – спросил Тихомиров.

– А вот думаю опять к жене вернуться, – сообщил Пехов.

– Как это? – испугался писатель.

– Жалко мне ее. Сегодня проснулся и подумал: лежит дома одна и плачет. Теперь же она одна на всю жизнь. Кто на ней в сорок пять лет-то женится! Никто.

– Но вы же любите Алевтину, – возмутился писатель.

– Люблю, – подтвердил Пехов. – А жену жалко. И к своему дому я привык. У Алевтины совсем другие порядки. Дома мне утром щи, картошка с мясом, а если яичница, то с салом и из пяти яиц, работа ж тяжелая. А Алевтина мне только два яйца в неделю. Говорит, в яйцах холестерину много, а в моем возрасте это вредно. Может, и вредно, а я всю неделю голодный хожу. Неизвестно, что хуже!

– Об этом-то можно договориться, – сказал писатель.

– Наверное, можно, – согласился Пехов. – Но все равно тяжело. И не знаю, что делать.

– Я знаю, – сказал Тихомиров. – На работу выходить.

– Михалыч! – попросил Пехов. – Дай отгул на сегодня. Я отработаю. Две смены отработаю. Дай додумать. Самому хоть раз решить. А то все за меня решают.

Тихомиров подумал и пошел молча к мотоциклу. Писатель двинулся за ним.

…Потом Тихомиров и писатель подъехали к дому Ильина. Жена Ильина во дворе рубила свекольную ботву для свиней.

– Где Венька? – спросил ее Тихомиров.

Жена Ильина молча кивнула на дом. Но когда Тихомиров и писатель поднялись на крыльцо, не выдержала и крикнула им вслед:

– Допелись! Артисты!

Венька Ильин сидел за столом. Перед ним стояла початая бутылка водки.

– Так, – сказал Тихомиров и сел напротив Веньки.

– Да, так, – подтвердил Венька.

– Можешь объяснить, почему на работу не вышел? Ну и заодно – почему вчера репетицию сорвал?

– А репетиций больше не будет, – заявил Венька. – Раз эта дура не принимает нашу программу, я отказываюсь выступать вообще.

– Ты деньги за что получаешь? – спокойно спросил Тихомиров.

– Как за что?

– Ну, за то, что на тракторе работаешь, или за то, что поешь?

– За то, что на тракторе работаю, – ответил Ильин.

– Значит, детей своих, жену и себя ты обеспечиваешь, работая на тракторе. А для чего ты поешь?

– Как для чего? – удивился Ильин. – Для удовольствия.

– Вот и получай удовольствие, – сказал Тихомиров. – А то что за разговор: приняли – не приняли. Если б ты пел за деньги, можно было б хоть понять: жена, дети. Ну, не пройдем на смотр! За искусство, если хочешь знать, люди всегда страдали, но не отступались от своего. Даже есть такая пословица: «Искусство требует жертв».

– Тогда разберемся, – остановил Тихомирова Ильин. – Во-первых, удовольствие от искусства должны получать не только те, которые поют, но и те, которые слушают. Во-вторых, жертвы могут быть в военное время, а в мирное за жертвы надо судить. Ну, эту из райпотребсоюза, может, судить не за что, а отстранить от работы в искусстве надо бы.

– Как? – спросил Тихомиров.

– А для этого у меня есть конкретный план. Даем в райком партии телефонограмму: Вениамин Ильин, лауреат двенадцати районных, семи областных и одного всероссийского конкурса, кавалер ордена Трудовой Славы третьей степени, ордена Трудового Красного Знамени, медали «За трудовую доблесть» и медали «За охрану государственной границы СССР», отказался петь и к тому же запил с горя, и все из-за этой дурищи. После такого сообщения ребятки из райкома должны зашевелиться.

– Тоже мне событие, – сказал Тихомиров. – Кто-то там не поет, да еще к тому же пьет. Посмеются над нашей телефонограммой.

– Нет, – сказал Ильин. – Им будет не до смеху. Я вот сегодня не сел на комбайн, и страна недополучила сто двадцать центнеров хлеба. А если я еще и завтра не сяду? Тут не до смеху, тут надо меры принимать. Но с телефонограммой не затягивайте, у меня же холецистит, я больше двух дней питья не выдержу.

– Может, хватит дурака валять? – устало спросил Тихомиров.