«Посмотри на себя, – с отвращением подумал Аэрон. – Умоляешь о жизни так, как не делал ни один смертный».

Но даже эта мысль его не остановила.

– Почему ты не спасешь ее?

Тут до его слуха долетел призрачный намек на… рычание? Аэрон напрягся и потянулся к столику за кинжалом, внимательно осматривая взглядом комнату. Кроме них с Оливией здесь больше никого нет. Никакое божество не явилось, чтобы покарать его за неучтивый тон.

Постепенно Аэрон расслабился, решив, что начал сказываться недосып.

Давно наступила ночь, и сквозь застекленные балконные двери в спальню лился свет луны. Вид был таким умиротворяющим, а Аэрон так устал, что едва не провалился в сон. Но удержался. Нельзя сейчас спать.

Что он будет делать, если Оливия умрет? Станет ли оплакивать ее, как Парис свою Сиенну? Разумеется, нет. Аэрон ведь совсем не знает Оливию. Скорее всего, он почувствовал бы вину. Безбрежный океан вины. Ведь она спасла его, а он не смог ответить ей тем же.

«Ты ее не заслуживаешь», – прошелестел в его голове голос, и Аэрон заморгал. Это говорит не Ярость – тембр слишком низкий, резкий и, как ни странно, знакомый. Неужели Сабин, одержимый демоном Сомнения, вернулся из Рима и теперь, как обычно неумышленно, пытается пошатнуть его уверенность в себе?

– Сабин! – рявкнул Аэрон на всякий случай.

Нет ответа.

«Она слишком хороша для тебя».

На этот раз Ярость, внезапно оживившись, заметался у него в голове, ударяясь о стенки черепа.

Значит, это не Сабин. Во-первых, Аэрон не слышал о возвращении друга, а во-вторых, знал, что того и не должно быть еще несколько недель. Вдобавок в этих фразах не звучало ликования, а демон Сабина испытывал невероятную радость, распространяя свой яд.

Кто же это сказал? Кто обладает властью мысленно говорить с ним?

– Кто здесь? – требовательно спросил Аэрон.

«Это не важно. Я пришел, чтобы исцелить ее».

Исцелить ее? Аэрон немного расслабился. Этот голос исполнен правды, как и у Оливии. Может, это ангел?

– Спасибо.

«Оставь свою благодарность при себе, демон».

Разве может ангел говорить с такой злостью? Скорее всего, нет. Или некий бог ответил на его мольбы? Аэрон счел и это предположение маловероятным. Богам нравится являться во всем блеске своего великолепия. Они не упустили бы возможности показаться и потребовать благодарности. А будь это Бог Оливии, воздух как минимум вибрировал бы от исходящей от него силы. Вместо этого… пустота. Аэрон ничего не чувствует и не ощущает.

«Я от всей души надеюсь, что, проснувшись, она поймет, что ты на самом деле собой представляешь».

Так как говоривший был уверен, что Оливия проснется, Аэрон не обратил внимания на завуалированное оскорбление, столь велико оказалось нахлынувшее на него облегчение.

– И что же я собой представляю?

Не то чтобы мнение невидимки волновало Аэрона, но по ответу он мог догадаться, с кем разговаривает.

«Ничтожный, порочный, злобный, глупый, упертый, безнравственный, недостойный и обреченный».

– На самом деле ты так не думаешь, – сухо ответил Аэрон, надеясь сарказмом отвлечь внимание собеседника, и тем временем медленно прикрыл Оливию своим телом, словно щитом.

Злобный и порочный – это качества, приписываемые Владыкам охотниками. Но эти напали бы на Аэрона, не потрудившись предложить помощь. Даже своей наживке.

Он снова задался вопросом, может ли посетитель, несмотря на злость и явную ненависть, оказаться ангелом?

В голове его снова эхом разнеслось рычание.

«Твоя дерзость лишь доказывает мою правоту. Я позволю Оливии узнать тебя, как она и хотела, так как рассчитываю, что ей не понравится то, что она выяснит. Только… не обесчесть ее. Если посмеешь это сделать, я похороню тебя и всех, кто тебе дорог».

– Я бы никогда не…

«Тихо. Она сейчас проснется».

Словно в доказательство этих слов Оливия застонала. Аэрона охватило невероятное, необъяснимое облегчение. Слишком сильное для того, кто утверждал, что знать не знает гостью и не собирается ее оплакивать. В одном он не сомневался: кем бы ни был его собеседник, он действительно наделен немалой властью, раз так быстро вырвал Оливию из когтей смертельного сна.

– Спасибо, – снова сказал Аэрон. – Она страдала незаслуженно и…

«Я же велел тебе молчать! Если осмелишься потревожить ее во время исцеления, демон… Вообще-то я уже достаточно натерпелся от тебя для одного вечера. Самое время тебе поспать».

Как бы Аэрон ни сопротивлялся этому приказу, тело его обмякло на кровати в нескольких дюймах от Оливии. Глаза закрылись, навалилась сонливость, утянувшая его, брыкающегося и кричащего, во тьму, которой он прежде обрадовался бы. Тем не менее тьма не помешала ему обнять Оливию и привлечь к себе.