– Возможно, экстраполяция ложна. Возможно, нет. Будто бы мы можем проверить все твои идеи.

Игорь Новак отвернулся, бросил взгляд на космическое пространство.

– Именно, что не можем. Эта чернота скрывает в себе все ответы.
– Новак изменил масштаб: звёзды разбежались в стороны, и в комнате почти не осталось источников света.
– Есть то, что мы ещё не знаем, но можем узнать. И то, что узнать невозможно. Никак и никогда. Абсолютная чернота.

Капитан подошёл к, казалось бы, открытому космосу, окунул в темноту руки, словно и в самом деле пытаясь дотянуться до звёзд. То, что выглядело, как открытый космос, очевидно, только выглядело им. И этим "окном в мир" дело не ограничивалось.

– Вопросы эти нелепы, но мне, например, хотелось бы узнать, случайна ли случайность. Как таковая, раз уж мы заговорили о ней, - продолжил капитан.
– Но проверить это нам не под силу. Что угодно зовётся нами случайным лишь до тех пор, пока нам не известна причина. В свою очередь утверждение об её отсутствии не поддается проверке критерием Поппера, как и всякое отрицание. Выходит, нельзя до конца отбрасывать никакие предположения. Казалось бы, это только слова? Ты, должно, сейчас думаешь, что я спекулирую? "Мелю языком"?

Новак, заложив руки за спину, прошёлся вдоль гладкой и матовой, как внутренняя поверхность раковины, стены.

– Когда времени мало, мы так и поступаем, не обдумывая всякие нелепицы, не тратим мыслительные и иные усилия на то, что нельзя изучить и измерить. Это не рационально. Все мы здесь - инженеры, пилоты, физики, медики или энергетики; люди действия, а вовсе не философы. Но сейчас всё, на что мы твёрдо уповали, что внушало нам надежды и двигало вперёд, подводит нас. Исполнение инструкций приближается к иррациональному, стоящему на границе обсессивно-компульсивного расстройства следованию традициям. Религиозной службе, я бы даже сказал.

– Ты прав в том, что у нас осталось мало надежды. Но самое важное в том, что она вообще есть, - ответила Майя.
– И это единственное, о чём нам следует думать, если мы хотим остаться самими собой.

– Пойми меня, в таких условиях я не могу думать об альтернативах. Которые никто ещё не проверял. Хотя некоторые из них проверить можно...

– Что бы тебя ни тревожило, ты всегда можешь этим поделиться. Если у тебя есть конструктивные идеи, к чему их срывать? Если не можешь проверить - выброси всё это из головы. Зачем так волноваться по поводу того, что не способен изменить, на что никак нельзя повлиять?

– Я так не могу. Вовсе не благодаря смирению я здесь, - отрубил капитан.

– Ну, хотя бы на миг, - умоляюще сказала она, - И ты не посещал зоны рекреации уже месяц. Ещё немного, и я пожалуюсь штатному психологу.

– Мой пост - здесь, - упрямо возразил капитан.
– И нет, ты этого не сделаешь, - неожиданно улыбнулся он.

– Ты не можешь бесконечно смотреть в одну точку, делая вид, что изучаешь данные или проводишь расчёты и ищешь выход из этой... ситуации.

Она нагнулась и подняла одну выдранную, но не сложенную в бумажный планер страницу.

– "Прелюдия в Доме Мертвых" - зачла она вслух.
– Ты опять перечитывал?

– Библиотека оказалась не столь велика, как изначально рассчитывали...
– невесело усмехнулся он.

– Так наполни её.

Капитан громко, скорее трагически, чем издевательски рассмеялся.

– Зачем?
– спросил он.

– Чтобы я смогла прочитать что-нибудь. Поделись мыслями, чувствами. Выплесни их наружу. Все так делают.

– И в этом ведь и заключается вся суть нашего нынешнего существования. Даже не смысл! Верно? На корабле правят эскапизм, уход в себя: каждый запирается от мира в одиночной или даже коллективной, но камере. Экипаж переваривает сам себя, вместо того чтобы направить свои усилия вовне и бросить вызов судьбе. И потому я здесь - уже номинальный начальник, коль скоро мои желания настолько расходятся с устремлениями моих людей, а я не могу на них повлиять.
– Капитан стоял напротив Майи.

– Ты преувеличиваешь.

– Ничуть, - усмехнулся Новак.
– Мы всё дальше удаляемся от Земли, и не только в пространстве. Когда пропал сигнал - намного раньше времени - люди сначала переживали, обсуждали это; теперь, кажется, одного меня это волнует.

– Он должен был пропасть: никто и не предполагал, что мы заберёмся так далеко, - возразила Майя.

– Ты так старательно убеждала в этом экипаж, что теперь хочешь уверить в этом и меня?
– удивился Новак.
– Если я засекретил информацию, опасаясь за моральное состояние экипажа - это вовсе не означает, что и между собой мы должны играть в эту нелепую игру... Или ты решила выступить их адвокатом?

– Нельзя винить людей за стремление к душевному равновесию.

– Блаженны неведающие?
– будто бы и не спрашивая, а утверждая сказал капитан.

– Тем более их нельзя винить за выбор, который они по твоей воле даже и не совершали, - фыркнула Майя.

– Верно. И поэтому им не нужно, как это принято говорить... выбирать между пыткой молчаливой неопределённостью и спасительным, казалось бы, отрицанием действительности. Хотя и выбора, само собой, тоже никакого нет - если мы не говорим про мысли о нём, или о желании его иметь. Мы все - марионетки нашего кода, как созданного природой, затем портированного сюда: послушные рабы обстоятельств и доступного знания... и именно потому я никого ни в чём не обвиняю.