Сев, я, потирая шею, оглядываюсь. Дверь в ванную закрыта, а мои вчерашние вещи аккуратно сложены на коричневом кожаном кресле около двери — без сомнения, дело рук Валентины. Все выглядит, как и должно.

Она ушла?

Меня охватывает разочарование. Парень, да что с тобой? Качнув головой, я сконфуженно хмыкаю, откидываю простыни и встаю. Потягиваюсь, и тут в комнату проникает аромат кофе. Я открываю дверь и при виде сцены, разворачивающейся на моей кухне, вмиг застываю. С челюстью на полу. Чувствуя себя мальчишкой в конфетном отделе.

Я вижу, как совершенно не подозревающая о моем присутствии Валентина танцует и, помешивая что-то на плите, напевает знакомый мотив, но еда интересует меня сейчас меньше всего. Я ухмыляюсь, как сукин сын, прислоняюсь к двери и, скрестив руки, начинаю наслаждаться шоу. Спасибо, Иисус. Мужик, я тебе должен. Мой взгляд приклеен к ее стройным бедрам, которые медленно, чувственно покачиваются из стороны в сторону. Все ее тело движется и изгибается под музыку в ее голове, и я не вижу в ней ни намека на ту чопорную, заносчивую женщину из галереи. Нет, эта женщина — дикая, необузданная, страстная, до безумия сексуальная. Я уже замечал ее проблеск — в том, как она смеется, в том, как порой глядит на меня, и, черт побери, в том, как она отдает себя в поцелуе.

Хватит, лузер, говорю я себе. Но потом кардиган соскальзывает с ее плеча, обнажая нежную кожу, и перед моими глазами вспыхивают непрошенные картинки. Я представляю, как она сидит на моих коленях верхом, как вращает бедрами на моем члене, как мои пальцы впиваются в мягкую плоть ее ягодиц, а язык находит на плече то самое место, где я познаю грех на вкус.

Нет. Нельзя. Черт, я попал. Капитально.

Стоит мне только подумать, что Валентина уже не сможет меня удивить, как она поднимает лопаточку и начинает петь в нее, как в микрофон. Отдавая все сердце мелодии, она поет о том, сколько времени пыталась сдерживать свои чувства. Спрашивает, чувствует ли то же самое ее адресат. Она то и дело не попадает в ноты, но любому, кто бы ни увидел ее, было бы наплевать. Как и я, он бы пропал. Она фальшивит настолько очаровательно, что мое желание оттрахать ее превращается в желание целовать ее бездумно и долго, пока ее губы не забудут вкус всех прочих губ, кроме моих.

На финальной ноте она делает разворот и взвизгивает, увидев меня.

— О боже. — Она прикладывает руку к груди, на милом лице — шок и смущение. — Я думала, вы еще не проснулись. Долго вы здесь стоите?

Я отталкиваюсь от дверной рамы и иду к ней, наслаждаясь румянцем, распространяющимся у нее по щекам. Мой внутренний дикарь, хищник, охотник кричит — моя, моя. Моя. Вся моя.

— Недостаточно долго.

Очень изящным движением Валентина кладет лопаточку на белую тарелку рядом с плитой и выключает конфорку. Беспечной девчонки, какой она была секунду назад, больше нет, и я хочу, чтобы она вернулась.

— Надеюсь, вам понравилось шоу.

Нас разделяет всего пять шагов.

— Вы даже не представляете, как.

Четыре шага…

Волнуясь, она поправляет свой кардиган, складывает руки на груди и прислоняется к стойке.

Три шага…

— Что за песню вы пели?

Два…

Она смущенно трет шею, стараясь не ерзать под моим признательным взглядом.

— Ну… «Давайте начнем».

Теперь я стою так близко, что мы практически соприкасаемся. Нависая над ней, я усмехаюсь, кладу ладони на стойку и беру ее в плен.

— Да. Давайте, — шепчу.

Она с растерянным видом моргает.

— Я… имела в виду песню Марвина Гэя.

— Так это был Марвин Гэй?

— Я немного не попадала в ноты.

Я выгибаю бровь, уголки моих губ дергаются вверх.

— Вот как?

— Окей, может быть, много. — Она открыто смеется, ее глаза за очками — вихрь шоколада и карамели.

Ах. А вот и снова она.

— Вы голодны? Я приготовила завтрак.

— Зависит от того, как вы готовите, — дразню ее я, наслаждаясь происходящим до опасного сильно, больше, чем должен. — Если так же хорошо, как поете, то… — Я изображаю гримасу.

Она шутливо шлепает меня по груди.

— Дурак.

Мы смеемся, и это приятно, как сигарета после отличного траха. Когда смех замолкает, становится тихо, но на наших губах остаются улыбки. А ведь я могу и привыкнуть, думаю я, — к ее смеху, к ее присутствию, заполняющему пустоту моих комнат. Незваная мысль застигает врасплох. Но стоит ей появиться, и она, как семечко, прорастает во мне, пускает в мою душу корни.

Я неотрывно смотрю на нее, пытаясь запомнить точное расположение крошечной родинки у ее губ. Слева, вверху, прямо под ямочкой на щеке — мой личный Бермудский треугольник.

— Спасибо вам за вчерашнюю ночь, — хрипло говорю я.

— Не стоит. На моем месте так поступил бы любой. — Она нервно оглядывается, избегая смотреть мне в глаза. — Кроме того, у вас уютная комната для гостей с очень удобной кроватью. Знаете… м-мне, наверное, пора уходить. Приятного аппетита. — Она словно загнанный зверь, пытается высвободиться, пытается убрать мою руку с пути.