И это был не единственный такой монастырь. Иосифо-Волоколамский монастырь, недалеко от Москвы, имел хлебный запас в 11677 четвертей или 1713 тонн. Поскольку все монастыри имели свои земли и вели собственное хозяйство, то они имели сотни и даже тысячи тонн зерна в своих амбарах, что было гораздо больше, чем они могли потребить в пищу или израсходовать на другие нужды.

Огромные запасы хлеба имели и другие крупные землевладельцы. Об это стало известно из духовной (завещания) крупного помещика и военачальника Замятни Андреевича Бестужева. Он в 1595-1586 году был воеводой воеводой сторожевого полка и новопостроенного города Санчурска, и имел обширные поместья в Арзамасском уезде и Мещере, а также вотчину (то есть наследственное владение) в Ярославском уезде. Он умер в 1601 году и отписал по завещанию часть своих земель Владимирскому Рождественскому монастырю. Поскольку тогда действовал запрет на земельные вклады в монастыри, то патриарх Иов выхлопотал у царя Бориса Годунова утверждение этой духовной.

По этой духовной помещика Бестужева, в голодный год у него было необмолоченного хлеба 315 сотниц ржи и 207 сотниц овса. Сотница – это мера урожая, состоящая из 100 снопов, которая примерно соответствовала 0,1 десятины. В пересчете на современные меры площади, это примерно соответствует 34,5 га ржи и 22,5 га овса. При среднем посеве 12 пудов на десятину и урожайности сам-1,5, в полях стояло примерно 621 пудов ржи и 405 пудов овса, что соответствует 9,9 тонн ржи и 6,4 тонн овса. Кроме этого, у него было обмолоченного хлеба 1487 четвертей ржи (218,1 тонн) и 42 четверти овса (6,1 тонн)48. Запас хлеба вполне приличный – около 240 тонн хлеба.

Если уж не слишком знатный воевода на окраинных землях имел такие запасы хлеба, то во владениях по-настоящему крупных землевладельцев хлеба было столько, что он стоял на полях и гнил в скирдах и в амбарах. Пастор Мартин Бер, пишет, к примеру, что во время голода царь Борис Годунов приказал осмотреть свои владения, и в них нашлись на полях огромные скирды необмолоченного хлеба, длиной более 1000 сажен, которые стояли более полувека и уже поросли деревьями49. И это не единственное такое свидетельство.

Ничтожной части этих колоссальных запасов зерна, от которых ломились дворцовые, монастырские и помещичьи амбары, хватило бы для выдачи крестьянам такой семенной и продовольственной ссуды, чтобы голода в неурожайном 1601 году не возникло бы совершенно. Но этого и близко сделано не было, Вместо раздачи ссуд, наоборот, развернулась самая бесстыдная скупка хлеба и спекуляция им.

В 1601 году всех богачей и землевладельцев в Московском царстве охватила лихорадка наживы. Как только обозначились перспективы на большой неурожай, они бросились скупать хлеб у крестьян, причем к осени, когда масштабы климатического бедствия были налицо, эта скупка только усилилась. Царь только усилил эту скупку, выпустив 28 ноября 1601 года указ о восстановлении на год Юрьева дня, когда крестьяне могли переходить от одного помещика к другому. Обычно историки концентрировали свое внимание именно на этом аспекте, однако же, вместе с этим указом был обнародован и другой указ о сборе денежных налогов за 1601 год сполна, как и в 1600 году50. Причем сбор был объявлен срочный, не давая никому отсрочки. Сборщики налогов рыскали днем и ночью, но собрать установленные суммы не смогли. Крестьяне использовали любой повод, чтобы не платить. Например, вышедшие в другие поместья крестьяне отказывались платить за свои старые наделы. В ряде случаев крестьяне просто бежали неведомо куда, а иногда помещики объединялись с крестьянами и прогоняли сборщиков налогов.

Однако же, думается, что требование сбора денежных налогов все же вызвало усиление продажи хлеба крестьянами ради хотя бы частичной уплаты налогов, и сопротивление пошло лишь тогда, когда крестьянам, и без того лишившимся урожая, стало просто нечего продавать. Но скупка приобретала огромные масштабы. Так, Соловецкий монастырь в декабре 1601 года купил 2100 четвертей (308 тонн) хлеба51. Да, это был тот самый монастырь, в котором келарем был Авраамий Палицын. Он лично участвовал в скупке хлеба провернул очень выгодную спекуляцию. Если в декабре хлеб стоил 72,5 копейки за четверть, то уже летом 1602 года, когда голод стал сильным и смертным, монастырь продал его по 1 рублю 32 копейки за четверть. 82% прибыли! Монастырь с 2100 четвертей хлеба получил прибыль 131,1 рублей. Это весьма значительная сумма, поскольку лошадь с телегой стоила 5 рублей, месячное жалованье стрельца составляло рубль, а младшего офицера от 5 до 10 рублей.

Подобными хлебными спекуляциями занимались все, у кого была такая возможность, начиная от патриарха Иова и заканчивая богатыми крестьянами. Резкое вздорожание хлеба отмечалось единогласно всеми очевидцами. Цены поднялись к 1603 году в 80-120 раз. Для сравнения, это все равно, что если бы сейчас, в наши дни, булка хлеба, стоящая 25 рублей, поднялась бы в цене до 2-3 тысяч рублей. Бочка ржи в 1603 году, по свидетельству Матвея Шаума шла за 19 талеров (12,5 рублей), так что продовольствие на рынке могли купить только весьма состоятельные люди, а крестьянам, посадским людям и стрельцам оно было совершенно недоступно. Низы обрекались на голод.

Впрочем, и спекулянтам жилось несладко. Исаак Масса писал: «Многие богатые крестьяне, у которых были большие запасы хлеба, зарыли его в ямы и не осмеливались его продавать; другие же, продававшие и получавшие большие деньги, из страха что их или задушат или обкрадут, повесились от такой заботы в своих собственных домах»52. Весьма красноречивое свидетельство.

В работах по истории Смутного времени довольно часто упоминается, что царь Борис Годунов пытался голодающим помочь и даже приказал выдавать хлеб и муку из своих запасов, а также посылал деньги для милостыни в других городах. Однако, облегчения это не принесло.

Во-первых, в Москву стекались огромные массы людей, как совсем обездоленных, так и тех, кто рассчитывал получить царскую милостыню. Но в Москве жить им было не на что, и в городе началась массовая, повальная смертность. Вскоре и царская казна оскудела и царь приказал прекратить раздачу денег. Авраамий Палицын писал, что в Москве было погребено только царским иждивением около 120 тысяч человек, умерших от голода и болезней, не считая того, что в каждой из 400 московских церквей ежедневно погребались умершие.