– А-а-а, ты об этом. Нет, пап. У нас сейчас заказ большой, не успеваем все в рабочее время. Но ты не переживай, я и ем хорошо, и высыпаюсь. И говорю честно-пречестно! – поспешно добавила я, предвидя его возражения.

– И выросла, – как-то грустно протянул он. – Ну что там, скоро уже? А то твоя идея мне очень понравилась.

– Да. Уже подхожу к больнице. Расскажи лучше, как там погода у вас. А то у нас так жарко, как будто и не сентябрь вовсе.

Звучание его голоса успокаивало, давало уверенности. Пусть сейчас ему самому не хватало сил, мне он по-прежнему их отдавал. И я вдруг отчетливо поняла, как когда-то в детстве: все будет хорошо. Обязательно будет.

Приветливо кивнув знакомой медсестре на регистратуре, перехватила поудобней пакет с гостинцами и поспешила на третий этаж. Папа рассказывал уже о последних новостях, а я улыбалась и кивала, хотя он этого видеть не мог.

– О, пап, я пришла. Через пять минут перенаберу. Жди.

– Жду, – его голос дрогнул от радостного предвкушения, и я невольно улыбнулась.

Идея, которую я сегодня решила воплотить в жизнь, посетила меня не так давно. На прошлой видеоконференции с клиентом вдруг вспомнила, как папа скучает по армейскому товарищу. Часто сетует, что из «Вась-Вась» они превратились в Василия Петровича и Василия Федоровича. А теперь обоим здоровье не позволяло метнуться к другу на выходные.

Но кого волнует расстояние в двадцать первом веке?

Я постучала и, услышав одобрение, вошла.

– Добрый день, Василий Петрович.

– Добрый, Настасья, – он полулежал на кровати, обложенный подушками, сжимал в руке черный пульт от телевизора и лениво листал каналы. Нажав на красную кнопку, повернулся ко мне. – Как дела? Как на работе?

– Хорошо все, – улыбнулась я в ответ, разгружая пакет с гостинцами. – Главное, вы как? Что врачи говорят?

– Да что говорят, – отмахнулся он. – Не хотят меня отпускать. Говорят, что риски еще есть и все такое. А у меня такое чувство, что в тюрьму попал. Никакой свободы действий!

– Ну, тогда я знаю, как вас порадовать, – еще шире улыбнулась, вытаскивая из сумки планшет. – Соскучились по конференциям?

– В смысле? – напрягся Кузьмин-старший.

– А папу моего давно не видели?

– Спроси, что попроще, – он вздохнул. – Уж и не помню, когда последний раз...

– Ну вот сейчас и повидаетесь.

– Он приехал? – Василий Петрович оживился и выпрямился. – Ему уже лучше?

А я покачала головой и подвернула обложку планшета для устойчивости, поставила на колени шефа поднос.

– Нет. Его тоже до сих пор держат в палате... Но зачем куда-то ехать, если есть интернет?

Ткнула в значок видеокамеры, и мелодичный сигнал возвестил о том, дело пошло. Мгновение спустя на экране появилось чуть размытое, расслоившееся на кирпичики и до боли знакомое лицо.

– Васька!
– папин голос из-за больничного эха звучал так, будто он говорил в стеклянную банку.
– Надо же! И как мы сами не додумались!

– Сам не знаю, – отозвался второй «Вась», разглядывая моего отца. – Сколько тут валяюсь без дела… Даже в голову не пришло!

Я улыбнулась, присела на край кровати, рассматривая папу. И почему я сама раньше не звонила ему по скайпу?

За время болезни он сильно похудел, лицо осунулось, а морщины стали глубже. И только глаза горели, как раньше. Горели борьбой. Ведь всю жизнь, несмотря на те подножки, которые она ему подставляла, папа был сильным мужчиной. И морально, и физически.

Пережить смерть единственной любимой женщины, самому воспитать и поставить на ноги дочь, не отказывать ей ни в чем. То есть, мне.

Я уважала и любила его. Ужасно скучала. И теперь в носу защипало. Один раз моргнуть - и я бы разревелась, как ребенок. Хорошо хоть никто из Василиев этого не заметил. Они были так увлечены разговором друг с другом, что я даже на мгновение почувствовала себя тут лишней.

– Да вот, Настасья умотала, теперь скучно, – улыбнулся мой отец, сразу скидывая этим себе десяток лет. – Да, Насть?

– Конечно, папа. Я тоже очень-очень скучаю. Знаете, я, наверное, оставлю вас ненадолго, – я нагнулась к планшету и помахала папе. – Возьму еще кофе, там был автомат... А вы тут пока поболтайте.

– Конечно, дочка. Но сегодня вечером ты не отвертишься, я тебя наберу точно так же. Хоть покажешься, расскажешь все. А то что мы с тобой по телефону только, как в прошлом веке.

Дав клятвенное обещание, я вышла из палаты и, сделав несколько шагов в сторону, привалилась спиной к стене и съехала по ней вниз. Было невыносимо больно видеть папу таким. Я понимала, что уже почти все хорошо, что он идет на поправку, но…

Но стоило только увидеть его в больничной одежде, бледным, даже пожелтевшим, иссохшим и хрупким... В груди все болезненно сжалось, а к горлу подкатил комок. Пока я тут носилась по Сити, принимала подарки, пила на корпоративе, он был там совершенно один.