— Очень хорошо, мистер Малфой. В таком случае я думаю, вы должны быть готовы к тому, что некоторое время просто не сможете выходить из дома, — тут же парировала Гермиона и с удовольствием ухмыльнулась.

Подозрительно взглянув на неё, Люциус спросил:

— И почему это, позволь спросить?

— Мистер Малфой, я с превеликим удовольствием расскажу Гарри, что это именно вы не только послали письмо, лишившее его и семейство Уизли покоя, но и пытались использовать меня как приманку для преступников. Думаю, этого будет более чем достаточно, чтобы держать вас под домашним арестом до тех пор, пока мы не поймаем нападавших. И я сделаю это, не моргнув даже глазом, поверьте. Думаю, Гарри не хуже вас справится с ролью моего сопровождающего во время посещений кладбища, а вы — не единственный волшебник, умеющий пользоваться дезиллюминационным заклинанием.

Гермиона ликовала — выражение лица Малфоя было непередаваемо. Конечно, она бессовестно блефовала сейчас, но всё же…

Люциус медленно встал и подошёл к ней. Гермиона не двигалась, она знала: хочешь, чтобы в твой блеф поверили, стой на своём и сохраняй спокойствие. Малфой остановился лишь в шаге, явно стараясь заставить её поволноваться. Частично его тактика сработала, потому что Гермиона начала нервно переминаться с ноги на ногу, но с места всё равно не сдвинулась. Ни на дюйм.

— Блефуешь, детка. Во-первых, ты никогда не решишься рассказать об этом. А, во-вторых, даже если и решишься, твой план не сработает. Поттер никогда не согласится подставить тебя под удар, — прошептал он угрожающе.

— Может, хочешь попробовать? И не смей называть меня «деткой», — Гермиона упрямо задрала подбородок.

И сразу же почувствовала его дыхание, холодком коснувшееся шеи, и чувственный запах одеколона. Сердце вдруг заколотилось, словно сумасшедшее, и на какое-то мгновение Люциус Малфой заполнил своим присутствием всё окружающее пространство, всколыхнув в Гермионе что-то неясное и тревожащее.

А затем наклонил голову ещё ближе и прошептал на ухо:

— Договорились.

«О, этот прекрасный, сладостный вкус триумфа. Я выиграла! Я обошла слизеринца и не кого-нибудь, а Люциуса Малфоя! Или… Может, Малфой снова просто играет со мной, как со своей ручной зверушкой?..»

========== Глава 5 ==========

22 июля, кладбище, 7:10 вечера

С девушкой явно что-то было не так. Она, подобно статуе, безмолвно и неподвижно сидела на земле возле могилы, но взгляд её, тревожный и настороженный, с каждой минутой беспокоил Люциуса Малфоя всё сильней.

Это была их четвёртая пятница, совместно проведённая на кладбище. Люциус стоял примерно в двадцати пяти ярдах от Гермионы. Наложив на себя дезиллюминационные чары и заклятие сверхчувствительности, он мог видеть каждое движение её каштановых кудрей и слышать каждый вздох. В ней произошли явные перемены, и Малфой пытался понять: в чём проблема, что изменилось?

Первые два посещения Мэнора Гермиона, конечно, скорбела по мужу, но была эмоциональна и полна жизни. В глазах её отражался целый спектр эмоций, и в каждую из них она погружалась с головой. Если она была зла и сердита, то просто кипела от негодования, если обеспокоена чем-либо, то не находила себе места. Эта девушка ничего не чувствовала наполовину, каждая частичка её души, каждое устремление были на виду. Люциуса это завораживало — никогда раньше он ничего подобного не встречал и ни разу не сталкивался с настолько открытыми и искренними людьми. Даже её попытке блефовать была свойственна та же цельность: она искренне верила, что может обставить его.

— Глупая, глупая девочка, — хмыкнул Малфой.

Как бы то ни было, в последнее время Люциус заметил, что от встречи к встрече Гермиона меняется всё сильнее и сильнее. Она худела, становилась всё более бледной, обычный розовато-персиковый цвет лица потускнел. Сейчас своей бледностью она всё больше напоминала Нарциссу, и Люциусу Малфою это категорически не нравилось: такая блёклость была Гермионе совершенно не к лицу.

С другой стороны, казалось, что её каштановые локоны стали ещё более неукротимы и прекрасны. Малфой вздрогнул от того, что произнёс это слово, пусть и мысленно, но как истинный ценитель он не мог игнорировать настоящую красоту, когда видел таковую. Его беспокоило, что кудри, казалось, высасывали из неё жизнь. Их великолепие расцветало, а сама Гермиона словно истаивала, становясь всё прозрачней.

Взгляд её тоже изменился: из чрезвычайно обеспокоенного он превратился в неистово-решительный. Это, по мнению Люциуса, внушало опасение, потому что подобные полусумасшедшие взгляды той Гермионе Грейнджер, которую он видел ранее, были совершенно несвойственны. Он чувствовал, что надвигается буря, и инициирует её сама Гермиона. Единственное, на что Малфою оставалось уповать, что припадок произойдёт до или после решающей встречи. Бьющаяся в истерике ведьма в его руках — последнее, в чём нуждался Люциус при встрече с кучей одновременно нападающих кровожадных ублюдков.

Изменилась и магическая аура Гермионы: она яростно клубилась вокруг молодой женщины, угрожая всем, кто посмеет приблизиться. Такое зрелище было для Малфоя в новинку. Ни у одной знакомой ведьмы он не видел потенциала такой силы. С Гермионой творилось что-то странное, и Люциусу необходимо было разобраться, в чём дело.

Внезапно его размышления были прерваны. Гермиона среагировала на что-то, и Люциус сосредоточил все свои ощущения на ней. Он ясно видел и чувствовал естественную реакцию на опасность: сердце её колотилось в бешеном ритме, а тело напряглось, готовясь к нападению.