Шрифт:
Мертвец со щитом (заливая шлёвку киселем): Вы должны показать, что умеете фехтовать. Иначе вы будете приговорены к смертельному исходу. Смерть будет бить вам в лицо, как январская стружка. Вы начали весь этот кровеносный триумф, вам же и нести ответственность за остывающую жизнь в этих недоеденных трупах. Вы, Бузанулькин, предстанете перед нашим смертельным судом и ответите за посягательство на нашу территорию.
Бузанулькин вооружается. Мертвецы привозят огромное зеркало. Бузанулькин пристально рассматривает увиденное: трупы, шахта, своё собственное уставшее лицо, развлекающиеся мертвецы и пустой зрительный зал.
Бузанулькин (начиная фехтовать): Я смотрю на свою нынешнюю жизнь, и у меня даже не хватает смелости оплакивать её - настолько тело моё одрябло и воля исстрастилась. Некогда, я со слезами носил христианский крест и меня посвящали в рыцари театрального искусства. После, напоившись разочарованием и могучей тоской по абсолютной свободе, я отринул человеческое мироздание, отрицая всю пошлость его и гнильный запах его идей. Но теперь. (Легкий, почти незаметный вздох.) Отныне я захлебываюсь в пучине максимальной грязи окружающего и не замечаю, как сам впитал всю эту омерзительную рвоту человеческого мира, которая стала, а это очень больно принять, моей единственной супругой и источником кровообращения. Я вижу, что все мои попытки вытащить себя за остатки волос со дна созданной мною же свалки, уже не помогут моему оскопленному уму или моей задушенной совести. Я утратил себя, так и не попытавшись создаться. К сожалению, от меня ничего не осталось из прежней моей жизни, ведь тот разрушительный порыв меня будущего убил и безвозвратно стер любые воспоминания и упоминания меня бывшего. И это разрушение происходит и по сей вздох. (Поворачивая голову к левому плечу.) Да будет проклят мой день (поворачивая голову к правому плечу) да будет проклята моя ночь. (Заканчивая фехтовать.) Что, однако, не позволит мне умалить со своим сожженным трупом всё то зло, что я причинил моей матери, моей возлюбленной и самому себе.
Мертвец с бутылкой кровавого игристого вина (пытаясь шутить, разбавляя атмосферу): А я вчера в постель мыло настругал, думал, очешусь за ночь, а нет, встал - всю постель некрозом запарафинило.
На Бузанулькина с грохотцом падает зеркало, разбиваясь на сотни осколков. Мертвецы поднимают по осколку и начинают млечно выстегивать из себя красную окрошку. Разлив коллективную кровь, мертвецы мастерят из неё путь наверх в виде канатоподобной лестницы. Достигнув поверхности, мертвецы навсегда покидают забытую шахту потустороннего. Их возвращение в мир живых сопровождаются следующими словами.
Голос Бузанулькина со дна небытия: Этого не может быть. Этого и не было со мной. Прощай, сознание моё. Я засыпаю и вижу сон. Спите, отсутствующие листопады. Я вижу откровение богов.
Мертвец в платочке: Что-то у меня в дупле суета примасливается. Прикройте мою душу, я на человека пойду.
Мертвецы поднимают рухнувшую стену и ей забрасывают путь в шахту. Отныне, живые, вы не сможете лишиться удовольствия лицезреть умерших.
Рабочий (колхознице): Во мне есть если не гениальный просвет, то безумный. Но именно такой безумный, который граничит с гениальностью. (Колхозница подходит к нему ближе и гладит по плечам.) Я искреннее верю в своё превосходство над другими и не считаю никого равным себе. (Колхозница страстно обнимает рабочего.) Когда-нибудь моё имя прогремит в человеческом зоопарке и я буду великодушно оценен моими потомками. (Колхозница встаёт на колени. За их спинами материнским огнём загорается красноватое изображение серпа и молота.) Так, я обеспечу себе славное бессмертие, данное мне разрывающим актом воспаленного представления.
Мертвецы, наблюдая за этой сценой, всячески прыгают. Затем, наиболее белый из них не выдерживает и набрасывается на интимности. Мертвецы поедают рабочего и колхозницу. Затем, с христианской любовью, они собирают кровь в тазики и обвешиваются кусками мяса. Звучит "Танец с саблями" Хачатуряна, под который милые труповидные обливают друг дружку тазиками и с великой радостью перекидываются пролетарским мясцом.
Мертвый маленький буржуа: Вот и отчебурашились, нылтики.
Мертвецы навсегда покидают и завод имени Лихоедова. Прощаясь с машинами по переработке биосырья, на выходе они встречают очень сальноватого христианина в черном платье.
Усатая ряска: Мёртвые сограждане, осмотритесь и вы увидите свои оценки: нет ни одного живого, кто мог бы причесать ваш аппетит. Я освобожу вас от голода, как некогда освободил нас еврейский мальчик. Целуйте же руце мои и исцелитесь.
Мертвец в белой рясе: Какие ещё руцы, ишак ты покусанный?
Мертвец с двумя амбразурами: Ну ты, уроженец небеси! Ты прикрой своё облегающее суцно и битку стачивай, гнилья безлошадная!
Усатая ряска снимает платье, показывая всем свои выпирающие от обжорства кости. Мертвецы решают, что есть тут уже бесполезно и отдают ряску на поедание умершему божку. Пусть отец отведает сына, как сын отведал матерь свою. Выйдя в зал, мертвецов встречают люди в военной форме и с возгласами требуют пройти обратно на сцену.
Безногий младший офицер: Не зря говорят, что все мы со временем прирастаем к земле.
Мертвец без ручонок: Я, помню, когда вешался, стакан испод меня высморкался, я и свалился на пол со шнуром на шее. Глаза открываю - а там возлюбленная моя сидит на каком-то преподавателе немецкого. Я подхожу к ним, спрашиваю: "У вас всё в порядке? Вашей жизни ничего не угрожает?". Они только отвернулись к ковру и дальше лудятся. Я беру топор и... и с тех пор мою любовь никто не видел.
Безрукий старший офицер: Ты чего, убил её что ли?
Мертвец без бочонок (невзначай, натирая шею): Нет, убил-то я себя.