– И?

– И… – старик зажмурился. Когда он открыл глаза, они снова были обычными. – Будь проклят тот день, когда я согласился вам помогать. Вы не видите дальше шага вперёд, не думаете о других. Создатель сотворил вас, чтобы вы походили на людей, но вы – всего лишь жалкая пародия рядом с истинным чудом.

Сиири вспыхнула. Она сжала кулаки и уже готова была высказать старику всё, что думает о нём, но Кронос вовремя поднял перед ней руку, как будто хотел остановить, если она вздумает шагнуть вперёд.

– Не надо, – шепнул он.

– Я сказал тебе, что мальчику плохо, – продолжал Видящий. – Вот что должно волновать тебя в первую очередь, и…

– Меня волнует безопасность академии, – не выдержала Сиири. Кронос посмотрел на неё, но богиня войны и не думала останавливаться. – И безопасность Мира грёз тоже. Мироздание уже даровало нам двенадцать своих избранников, и если появился ещё один…

– Это ничего не значит, – неожиданно равнодушно сказал Видящий. – Уходи. Я не хочу больше говорить об этом.

Раздражение всё ещё кипело внутри. Сиири отчаянно хотелось достучаться до противного старика, объяснить, доказать, но Кронос встал перед ней. Ох уж этот братец со своей заботой. Порой кажется, что Видящий ему дороже, чем весь Мир грёз.

– Тебе пора обедать, – мягко сказал Кронос, не отводя взгляда от Сиири. – Иди на кухню. Я провожу Сиири и вернусь.

– Хорошо, – послышался позади бесстрастный голос.

– И не забудь вымыть руки, – добавил Кронос. – И плащ сними.

Он протянул руку, обнял Сиири за плечи и подтолкнул к выходу из комнаты. Она снова попыталась объясниться, но Кронос покачал головой.

– Хорошо, – донёсся до них бесстрастный голос. – Проследи, чтобы она ничего не украла.

И опять Сиири не успела сказать всё, что думает. Кронос буквально втолкнул её в Мир грёз, и она сама не заметила, как паркетный пол под ногами сменился чёрным мрамором, устланным молочный дымкой. Дверь в мир людей с негромким хлопком закрылась.

– Это уже переходи все границы, – вспыхнула богиня войны. – Я…

– Я мог сам пересказать тебе это, – бесстрастно сказал Кронос и осторожным движением развернул Сиири лицом к себе. – Я хотел, чтобы ты увидела его таким. Мне нужна помощь. Я не справляюсь, а это по твоей части.

– По моей части человеческое тело, а не мерзкий характер, – буркнула Сиири

Она оглянулась по сторонам. Главный зал пустовал; похоже, братья и сёстры решили разойтись по своим комнатушкам. Что же, прекрасно. Никто не будет мешать разговору с главным жрецом, Алексеем. Он должен как можно скорее передать приказ рекрутерам и действующим героям, и…

– Это не мерзкий характер, – сказал Кронос. – Это что-то другое. Он давно ведёт себя странно.

Сиири снова беспокойно оглянулась по сторонам, посмотрела на Видящий кристалл. Огромный хрустальный шар в два человеческих роста располагался в центре зала. Через него боги могли заглянуть в мир людей – правда, только картинкой, без звука – и сейчас он был совершенно свободен. Отвлекаться на ерунду не хотелось.

– Напомни мне чуть позже, ладно? – Сиири потрепала Кроноса по плечу и натянуто улыбнулась. – Я закончу дела с мальчиком и помогу, чем смогу.

Брат ответил многозначительным взглядом, но Сиири уже не обращала на него внимания. Быстро выкинула из головы всё, что связано с противным стариком, и поспешила к кристаллу, на ходу подключая связь с главным жрецом. Опасен ли мальчик или нет, правда ли он избранник мироздания, или Видящий выдумал всё это – покажет время. Сначала его надо отыскать. И как можно скорее привезти в академию…

«Героя звали Элиот Кэмпбелл. Он был высок, хорош собой, силён и смел. И, едва увидев его, синьорина София чуть не лишилась чувств от восхищения…»

Фу. Как пошло и некрасиво. Элиот зачеркнул последние строки, отбросил ручку на стол и с силой отодвинул от себя тетрадь. Она отъехала за край круга, освещаемого настольной лампой, и скрылась в темноте ночной комнаты.

И почему никто не предупреждал его, что писателем быть так трудно, с тоской подумал Элиот. Что персонажи постоянно выглядят глупыми и ненастоящими, что то, что ты сам написал минуту назад в порыве вдохновения, после прочтения может оказаться мерзким и тошнотворным. И как с этим справлялись такие великие авторы, как Данте Алигьери, Умберто Эко, Габриэле Д’Аннунцио и Джованни Боккачо? Почему их речь льётся серебристым ручьём, порхает яркой птицей, расцветает всевозможными красками и ароматами, а его неуклюжие слова собираются камнями в мешок?

Элиот выдохнул и щёлкнул выключателем лампы. Комната погрузилась в ночную тьму, чуть разбавленную тусклым светом фонарей с улицы. Через открытую форточку доносились тихие, отдалённые голоса – наверное, заблудшие туристы. Тянуло сквозняком, он приносил с собой запах, какой бывает после грозы. Мимо окна мелькнула чёрная тень, но Элиот не успел рассмотреть, что это было.

Из соседней комнаты раздавались приглушённые разговоры. Элиот знал, что мальчики обсуждали приёмных родителей. Все они, все трое, скоро должны были уехать. Они уедут, а Элиот останется. И даже ненаписанная книга о самом себе не могла скрасить этого.