Шрифт:
– Я понимаю...
– пролепетала врач.
– Но пойдемте, девушка, поговорим...
Они прошли по коридору и вошли в кабинет на этом же, первом, этаже, со стенами светло-фисташкового цвета. Старые, деревянные оконные рамы, с облупившейся покраской, облезлые ветви деревьев за стеклом, раздвинутые, пыльные, потрепанные шторы - все это производило гнетущее впечатление. Еще и больничный кабинет: что же не прибрались? Поэтому возникали странные ассоциации с какой-нибудь заброшенной психушкой в каком-нибудь городе-призраке.
– Присаживайтесь, пожалуйста, - дрожащим голосом предложила Люде Женщина. Видно было по ней - та пребывала в шоке.
– Спасибо...
Они сели за стол в обычном кабинете врача с кушеткой, раковиной для рук, полками с толстыми папками... И казалось, что это обычный доктор и пациентка, но то было совсем не так.
– Что вы хотите знать?
Люда сосредоточенно глядела на желто-коричневый узор "под паркет" на линолеуме, не зная, как сказать, не зная, с чего начать, не зная, где взять силы, чтобы успокоиться. Женщина терпеливо ждала, и наконец девушка тихо проговорила:
– Мой отец умер, когда я была маленькая, и я ничего не знаю о нем. Мать мне не рассказывала.
– Был пожар. Все думают, что вы умерли. Но вы, - Анна Леонидовна внимательно посмотрела ей в глаза, - очень похожи на Захара. Как же вы спаслись?
– Да я сбежала из горящего дома. Меня...меня там и не было. Мама думала, я там, а я на самом деле училась открывать бутылки пива со своей подружкой.
– О, как! Детское хулиганство спасло жизнь!
– Да, но это не важно уже сейчас. Главное, что я жива. Я ничего не знаю о пожаре, - поспешила она заверить Анну Леонидовну, - не знаю, почему он произошел. Естественно, мать со мной, тогда еще ребенком, советоваться не стала бы!
– девушка нервно улыбнулась: - Я не виновна в этом несчастье, что постигло весь район города.
– Я понимаю, Люда.
– Вы знаете, как меня зовут?
– Конечно. Ваш отец...он кричал ваше имя... почему-то.
– Но почему?
– изумилась девушка.
– Скажите, умоляю, как это произошло! Я хочу все знать о папе, что вы про него знаете! Мать никогда не рассказывала мне о нем, а если я приставала с вопросами, строго обрывала все попытки поговорить о нем. Я не знаю почему, но думаю, его смерть причиняла ей много горя и боли, и воспоминания были ужасны для нее...
– Люда, - мягко прервала ее врач, - я не знаю, какими были отношения в вашей семье, но я тогда являлась вашим семейным доктором. А Захар?
– она грустно улыбнулась.
– Он был очень красив, и вы очень на него похожи: те же темные волосы, те же глаза, форма лица... Он обладал хорошими манерами, мягким характером. И ваша мать, Алевтина Петрова, очень любила его, но потом что-то, видимо, случилось. Однажды она привезла его сама на машине, и тот был без сознания, лишь бредил что-то, звал свою дочь по имени, то есть вас. Он был избит до полусмерти. И мне показалось это очень странным, ведь всегда считала, что ваши родители - идеальная пара. Алевтина Алексеевна так любила Захара Витальевича! И он ее - тоже!
– Он поступил с побоями?
– сама пугаясь своего вопроса, спросила Люда.
– Да. В том-то и дело.
– А что же его родители, мои бабушка и дедушка...?
– Но он был из детского дома, - удивленно прервала ее Анна Леонидовна.
– Разве вы не знали?
– Нет, мама наоборот говорила, что перестала с ними общаться, со своими свекрами, после смерти папы!
– Странно. Многие это знали.
Это открытие удивило Люду, что на миг она потеряла дар речи. Тупо глядя на тюлевые оконные занавески за спиной у Анны Леонидовны, на алоэ в коричневом, дешевом горшке, девушка пыталась собраться с мыслями.
– А что он говорил в бреду?
– Он... Он...
– доктор вздохнула, словно бы собираясь с духом: - Он звал вас, проклинал жену, говоря, что она - его убийца, что не было где-то какой-то мести, и чтобы она не смела трогать какого-то ребенка.
– Какого-то ребенка?! Какого такого ребенка?!
– Не знаю. Не думаю, что он имел в виду вас. Этого и просить не нужно было бы - какая мать тронет свое дитя. Ходили слухи среди медсестер и медбратьев, что присутствовали тогда, что у вашего папы имелся ребенок на стороне. Мне с трудом в это верится, но все же... Скорее всего, его оклеветали. Другого объяснения я не вижу.
– То есть она узнала какую-то тайну папы и убила его?
– Люда, к сожалению... Крепитесь... Но это так. Она избила его, и он умер от травм и побоев.
– А пожар...?
– Про пожар, к сожалению, ничегошеньки не знаю. Да и временной отрезок между этими событиями был приличный.
– У нее имелись доказательства о ребенке?
– Я думаю, нет. Никакой ребенок потом никак не "всплыл". Зато за мужчинами, признаться честно, по слухам, Алевтина Алексеевна приударяла только так. Наверное, она нашла повод. Я после того случая сразу же отказалась быть вашим семейным доктором, Люда. Простите, но я не смогла бы жить с этим.
– Понимаю. Спасибо вам, Анна Леонидовна. Не говорите, пожалуйста, что мы встречались, и что я жива, - поднимаясь со стула, сказала Людмила.
– Я уеду из Эльмирграда навсегда. Я не хочу видеть Петрову. Она мне не мать больше. Правильно, что ее все тут так ненавидят. С этой минуты я ее тоже ненавижу. Всем сердцем.
– Хорошо-хорошо. Конечно, не скажу. Я провожу вас...
Девушка на ватных ногах вышла из кабинета, за ней следовала и эта мягкосердечная Женщина. Людмила обернулась к ней как-то отрешенно уже почти у самого выхода из больницы и, прошептав "Спасибо", угрюмо поплелась дальше. Эта новость шокировала все ее существо. Слезы ручьями текли из глаз по щекам. Казалось, нечем дышать, казалось, разрушились все грезы, все упования, все надежды, все самое лучшее, все самое отрадное неслось ко всем чертям. Ей не хотелось жить, ей не хотелось ничего. Ей хотелось только одного - найти свою мамашу и заставить ответить за все, а потом умереть, чтобы, быть может, встретиться с папой. Да, неизвестно, почему мать так поступила. Да, нельзя верить чужим домыслам и слухам, но Люда считала, что никакому убийству не должно быть никакого объяснения, и никакого оправдания, если речи не идет о защите Родины и тех, кого любишь. Что бы не сделал ее отец, чем бы не прогневал жену, все же смерть - это слишком.