– Воронка вон там.

Девушка нашла ее, нашла чернильницу, но подымать и наклонять ведерную емкость пришлось из вежливости Бенедикту. Мальчик мерно жевал перо.

Итак, бумагу и перья взяли. Положение оказалось примерно таким же отвратительным, как Бенедикт и подозревал. Девушка водила по бумаге уголком рабочего конца пера, хотя в готическом шрифте важен правильный поворот руки, чередование жирных и волосяных линий, - а у нее получалось что-то наподобие очень растянутой безвольной черной паутинки. Мальчик не только изжевал бородку пера, но и умудрился расщепить его конец - перо оставалось только выбросить; сделанная им копия, если не приглядываться, была не так дурна - но он не писал, у него получался рисунок, и очень медленный. Ему бы кистью писать. Концы пера поехали в разные стороны, когда он нажал чуть сильнее.

– Нет, не годится.

Ребята с облегчением вздохнули и бросили перья прямо на то, что писали.

"Не умеют ничего. И, насколько я знаю студентов, у меня им будет скучно и страшно - не люблю бездарных. Значит, мне придется их развлекать, чтобы не бояться"

– Хорошо. Александр, сделайте, пожалуйста, вот что. Тут у меня документы - раз, два, три, четыре... Ага, двадцать девять. Видите, стопки?

Стопки эти уплывали и терялись в пыльное марево, но без хорошего курьера они с места не сдвинутся, так?

– Мне нужно двадцать девять курьеров разнести их по отделам. Какая литера наверху стопки, такой и отдел. Они должны знать.

На это самое "должны" мальчишка сделал стойку; так ведут себя те, кто развлекается, стрекает учителя, чтобы увидеть, где тот не покрыт панцирем.

– Я не знаю, где курьеры.

Попал, дерзец, сразу же попал! Дело в том, что сам Бенедикт понятия не имел, где и как их искать!

– Выйдете в коридор - перехватите первого попавшегося и следуйте за ним.

Мальчик вышел за дверь, и шаги его тут же смолкли.

– А Вы, Нина, подойдите сюда.

Девица почему-то смутилась. Обыкновенная девочка в коричневом странном платьице с рукавами величиной и формой примерно с арбуз. Красавицей она не стала бы, но волосы уложила аккуратно: в кукишек на затылке, а ушки прикрыла толстыми "бубликами".

– Скажите мне, Вы сразу попали сюда, ко мне?

– Нет, ваше превосходительство, я была в отделе XYZ, а потом его расформировали. Разделили на X и YZ. Столоначальник отдела Х целиком перешел на греческий и меня не взял.

– Понимаю. Сплошные Ксантиппы и Ксенофонты.

Девочка чуть расслабилась и продолжила:

– А столоначальница YZ...

– Продолжайте.

– Она... Она устроила сокращение. Она сказала, что делать там и ей особенно нечего. Но, я думаю, это ее старухи были против меня...

– Барышня, а вот об этом новым начальникам не говорят!

– Я поняла.

На всякий случай сделав реверанс, Нина решила подождать. И тогда Бенедикт ее по-настоящему атаковал:

– Скажите мне, из-за чего Вы здесь? Я должен знать своих подчиненных, и потому отослал Александра, чтобы Вы не смущались.

– Но я уже рассказала...

– Я имею в виду, в Преисподней.

– Ох!

Все оказалось просто и примерно понятно, несмотря на реалии более поздних времен. Итак, она - единственная дочь статского советника, а мама умерла при родах, ее имя горюющим отцом не упоминается, нет о ней ни рассказов, нет портретов. Все скучно - занятой папаша, старая нянька да старый учитель, книжки о несчастной любви (во времена Бенедикта студенты называли "И вместе умерли они" все это бумажное скопище). Подружки? Вроде бы нет. В один прекрасный день некая пехотная рота расположилась на самом видном месте, чтобы проводить ежедневные занятия. И она... Она полюбила поручика! Он был так юн, так хорош, когда вытягивался во фрунт перед штабс-капитаном, и еще более прекрасен, когда учил своих солдат делать ружейные приемы. Ничего не было - Нина видела его только издалека, не могла определить ни цвета волос его, ни цвета глаз. А поручик в ее окно не заглядывал (наверное, он был слишком старателен на плацу), а она смотрела на него из-за занавески) и совсем не знал о ее существовании. Так продолжалось года два, а потом полк ушел из города. Узнав об этом, Нина проглотила очень много каких-то спичечных головок. И отравилась фосфором насмерть. Вот почему она здесь, больше она ни в чем не виновата!

И вот почему она оказалась среди служителей ада - для самоубийства необходима какая-никакая жестокость.

– Что ж. Я понял. Как жаль.

Нина почему-то продолжала смущаться и делала это очень заметно. Тогда Бенедикт спросил прямо:

– Нина, Вы смутились. Вы меня боитесь?

Она выпалила:

– Я никогда не оставалась наедине с незнакомым мужчиной!

Бенедикт не выдержал и словно бы лопнул от смеха, довольно странного хихиканья:

– Не беспокойтесь, барышня! Это самое пришло бы мне в голову в последнюю очередь!

И зря он это сказал, зря рассмеялся. Нина сверкнула серыми глазками, сделала холодный взгляд и уселась на стул, не дожидаясь разрешения.

Какую-то ошибку Бенедикт совершил еще до этой! Но какую именно? Он пока не понял.

Алекс распахнул дверь, и двадцать девять курьеров и служанок строем вошли в отдел. Это были профессионалы - не ломая строя, не замедляя шага, бесшумно, они разобрали пачки документов и удалились так же беззвучно и быстро, как и пришли. Алекс утопал на свое место и уставился на столоначальника, изображая собачью преданность. Нина продолжала дуться. Когда Бенедикт попросил ее принести кувшин красных чернил и связку перьев пожестче, она демонстративно подумала (очень шумно!) стоит ли послушаться сразу. Алекс отвлекся от начальника (он принял его за кого-то вроде бывшего учителя, чьи манипуляции шиты белыми нитками) и одобрительно улыбнулся ей. Тогда вышла она, и наступила время отчета для маленького придиры, который считал себя одновременно и ребенком, и взрослым. Бенедикт спросил о первом попавшемся: