Ее бабушка ни разу не напивалась. Если говорила, что придет, то всегда держала слово. Ни разу не подняла руку в гневе и не ругала девочку только за то, что она появилась на свет. Не пыталась совершить самоубийство, Соле не приходилось выбивать таблетки из ее рук. Не пропадала на несколько дней кряду, оставляя ее без денег на еду. Она даже ни разу не проспала.

Видя бабушку на полу, Сола застряла между двумя крайностями своего детства, и было невозможно сдержаться и не начать молиться сквозь слезы.

На этой ноте она подняла взгляд на Эвейла… просто он стоял ближе.

– Спустись в ее спальню, четки лежат на Библии. Принесешь их сюда?

– Что такое четки? – спросил парень, направившись к двери, ведущей в подвал.

– Ожерелье с бусинами и крестом. Они там.

Она сосредоточилась на бабушке: медсестра светила фонариком сначала в ее правый, потом в левый глаз.

– Как думаешь, в чем дело? – спросила Сола. – Ты можешь сказать мне что–нибудь?

– Доктор Манелло в пути, я здесь для первичной помощи… пульс слабый, давление низкое, и, думаю, придется сделать анализ крови. Манелло лучше меня управляется с людьми.

Сола покачала головой на последних словах.

– Значит, ты не знаешь, чем вызван обморок?

– Нам нужно больше информации. – Элена улыбнулась своей пациентке. – Но вы в сознании, а это хороший знак. Миссис Карвальо, у вас что–нибудь болит? Головная боль? Боль в ногах?

Покачивание головой, означавшее «нет», пришло не сразу, но было уверенным.

– Вы можете сжать мои пальцы? – спросила она, положив в ее ладонь два пальца. – Можете? Хорошо. А этой стороной? Хорошо. Сколько пальцев я показываю? Три? Отлично. Миссис Карвальо, вы прошли все мои тесты.

– Вот чечетки.

Когда Эвэйл протянул цепочку с потертыми бусинами, Сола не стала поправлять его.

– Спасибо. Большое спасибо…

Раздался вой сирены, резкий и отдающийся болью в ушах, и все подскочили.

– Плита… черт! – Эссейл бросился и выключил что–то загоревшееся на конфорке. – Эрик… открой дверь. Нужно проветрить помещение от гари и дыма.

Краем глаза Сола отметила, как мужчины взяли кухонные полотенца и начали разгонять дым возле датчика сигнализации, последовавшая тишина стала облегчением, но нисколько не повлияла на реальную проблему.

Которая разрешится, когда бабушка сядет, сама встанет на ноги и начнет кричать на парней за то, что они проворонили картофель.

Элена поднялась.

– Я позвоню Доктору Манелло… он скоро приедет. Прошу меня извинить.

Сола кивнула медсестре, которая затем отошла в угол, прижала телефон к уху и тихо заговорила в трубку.

Наклонившись к бабушке, Сола вложила четки в руку вовэ и сказала на испанском:

– Не бросай меня.

– Ты выйдешь за него замуж, – сказала вовэ слабым голосом. – Выйдешь.

– Да, вовэ, хорошо.

– Обещаешь?

– Ты не умираешь.

– Это решать Господу, не мне. И я с радостью вернусь к Нему, зная, что тебя есть кому любить.

Сола вытерла глаза.

– Бабушка, ты никуда не уйдешь.

– Ты в безопасности с ним. Он смотрит на тебя… словно ты – целый мир. Это делает меня счастливой… сейчас я могу умереть счастливой.

– Перестань говорить такое.

– Дитя… – Бабушка, казалось, с усилием смогла сосредоточиться. Но потом она протянула руку и прикоснулась к лицу Солы. – Я стара. Мое время пришло... я не вечная. Но сейчас… я могу не бояться. Он позаботиться о тебе. Я… буду спокойна, если ты поклянешься сейчас… что выйдешь за него замуж.

Соле снова пришлось стереть слезы с глаз. Не верю. Это не могло происходить на самом деле, думала она. Она привезла бабушку на север не для того, чтобы вовэ умерла здесь.

Боже, я убила ее.

– Марисоль, поклянись мне. – Ее голос был слабым, но требование – железобетонным. – Иначе я не обрету покой.

– Я клянусь… я выйду за него.

Самое сложное в работе любого врача – разговор с семьей умершего пациента. Смотреть скорбящему супругу/ребенку/отцу/матери/сестре–или–брату в глаза с необходимостью сообщить им, что, несмотря на всю свою выучку и доступные средства, ты не смог сохранить жизнь их близким… и это – кошмар.