Каррег, "охранитель", всегда держат при себе, объяснила Кисси. Ремешок, цепочка на шею, браслет, на которых носят орихалк и камень памяти. В камне хранятся воспоминания, которые причиняют слишком сильную боль.

– А некоторые помнят?

– Кто может выдержать - да.

Было время, когда все лайхха могли обращаться в своих леки, и так поддерживалось равновесие в мире. Эта способность появится вновь, когда потеряет силу заклятье. Согласно пророчеству, это обязательно произойдет, но никто не знает когда. Вместе со способностью обращаться лайхха обретут былую силу. Камень расколется, и воспоминания вернутся.

– Тебе надо вспомнить, чья ты душа. Тогда к тебе вернется твой леки.

Они поднимались все выше и выше, пока не вышли на поляну. Со скалы, рассыпая пыль брызг, низвергался в небольшое озерцо водопад, а поляна исходила паром, который собирался на ветвях деревьев изморозью.

Кисси сбросила одежду, оставив только каррег, и с выдохом глубокого наслаждения погрузилась в ближайшую заводь. Линн разделась возле своей, аккуратно сложила одежду и размотала повязку. Рана почти затянулась, но сочилась белесой жидкостью, а вокруг образовался синяк.

Линн опустилась в воду. Все тело пронизало теплом до самых костей: какое блаженство! Рану тут же защипало, но по сравнению с удовольствием это было ничто. Линн лежала, наслаждаясь горячей водой и рассматривая узоры из белых веток. Кисси же, полежав какое-то время, вскочила и побежала к водопаду. Там она с воплем плюхнулась в озерцо, поплавала, затем побежала к горячей заводи и окунулась туда. Все это она проделала несколько раз и принялась носиться по поляне, прыгая, трясясь всем телом и исторгая громкие крики.

– Танцуй!
– крикнула она Линн.
– Танцуй!

Линн вылезла из своего источника и помчалась к водопаду. Ледяная вода обожгла ее, но затем тело налилось бодростью. Линн сделалось весело. Она опять окунулась в горячую воду, потом в холодную, потом опять туда и туда, с каждым разом ощущая новый прилив сил. Ей стало весело: вслед за Кисси она бегала, прыгала голышом по поляне, выкрикивая бессмыслицу вроде "Эй!", "Ой", "Ах!" и двигаясь как взбредет в голову.

Все мысли куда-то делись из ее головы, остались только ощущения: тепла, холода, снега под ногами - и ритма. Возникая из почвы, он через голые пятки проникал в самую середину ее тела - в живот, в сердце, в кости, и из беспорядочных криков и прыжков без всяких усилий со стороны Линн родились танец и песня. Она была лесным зверем, танцующим с биением сердца земли, и соки, текущие в стволах деревьев, были кровью в ее жилах, воздух - ее дыханием, потоки воды - жидкостью в ее теле, камни - костями ее. Она крутила головой, трясла волосами, и ветер запускал в них ласковую властную длань.

Потом они долго лежали в горячей воде и молчали, отдыхая.

Кисси сказала - голос ее звучал откуда-то издалека:

– Иди домой.

Линн вытерлась простыней, перевязала рану, оделась и взглянула на Кисси. Та нагишом распласталась на огромном плоском камне, с каждым мгновением становясь все бледнее. Снежинки падали на нее, поблескивая в волнах рыжих волос.

Она не появлялась до самых сумерек. Вернулась тихая и прошла в свою комнату, ни слова не сказав Линн.

Утром они взялись за работу.

Сосредоточенная, строгая Кисси поручила Линн заниматься хозяйством. Линн должна была печь хлеб, готовить еду, подметать, чистить отхожее место, сбивать масло, делать пахту и творог и следить, чтобы в доме всегда было прибрано. Ей пришлось разбираться во всем самой. Задавать вопросы - где что лежит, что еще нужно сделать - Линн решалась лишь когда они садились за еду, но и тогда вид у Кисси был отсутствующий. Все время она проводила за ткацким станком.

Всем велено было отвечать, что мастерица занята, разве что придут из Несна-Хен от самого эрна. Но из замка никто не появлялся. Из Весса-Хен (долины, "нижнего Хеннилена") приходила женщина с заказом на детское одеяльце, и Линн пришлось сказать, что Кисси возьмется за него, как только освободится. Больше никто не приходил, кроме лекаря Карху, мужчины с янтарными глазами, длинными пышными волосами и бородой. Он был красивый и огромный, как медведь, и очень хотел увидеть Кисси. Линн с большим сожалением сказала, что Кисси не принимает никого-преникого, потому что работает. Тогда Карху попросил передать ей гостинец - он принес мед, который особенно любит Кисси. Увесистый бочонок смотрелся совсем крохотным в его огромной руке. Линн сказала, что конечно же передаст.

– Ты девочка, которую приютила Кисси, - сказал лекарь.

У него был низкий и мягкий голос. Наверное, он был очень добр. Линн кивнула.

– Чтобы скрылся леки, должно было случиться что-то очень, очень нехорошее.

– Наверное. Но я не помню, что. Вы знаете, как это вылечить?

– Не старайся вспомнить сама. Трудись. Люби то, что делаешь. Доверься земле, как матери. Она поможет тебе. Хочешь, я осмотрю рану?

Линн огляделась. Насколько хватало глаз, вокруг не было ни души - лишь поля, заметенные снегом. Зайди они в дом, побеспокоили бы Кисси, а Линн этого не хотелось. Она не стеснялась Карху, но он все равно отвернулся, пока она раздевалась. Линн сняла платье и повязала на бедра, а нижнюю рубашку закатала, чтобы открыть повязку.

– Судя по выделениям, какой-то яд. Потому и не заживает. Не помнишь, как ты ее получила?

Линн покачала головой.

– Тебе надо кое-то попить, чтобы очистить кровь. Иначе так и будет. Приходи, я дам тебе мазь и настойку. Может, еще что-нибудь подберу. Надо осмотреть тебя получше. Я живу на той стороне долины, вон там, - он протянул руку, показывая: где-то там, у подножия Ледяных гор, средь деревьев стоял его домик.

– Хорошо.

Лекарь сделал несколько шагов, потом обернулся.