Но я-то видел. Внутри себя я знаю, что видел, и я знаю, что нашел фотографии лобового стекла и самой машины - после.

И если я не могу никому доказать свое знание, что мне делать с ним? Не для внешнего мира, просто внутри себя - что?

Как честный человек я не могу отмахнуться и сказать "показалось". Я записывал последовательность событий, день за днем.

Кто-нибудь другой может сказать, что эти записи поддельные. Но я не могу.

Я вынужден признать, что я действительно сначала увидел машину в своих воспоминаниях, затем усомнился в ее правильном внешнем виде из-за несовпадения с увиденным на улице современным автомобилем, и только потом нашел фотографии, совпавшие с виденной мною картинкой. Я не знал, а оно так и есть. Вот от чего делается не по себе... А потом оно начинает действовать успокаивающе. Потом, когда таких предметов набирается уже несколько.

Неокончательный диагноз: Моменты истины?

Не только предметность "воспоминаний" укрепляет его в подозрениях (постепенно переходящих в уверенность), что все это было на самом деле. Каждый раз, когда возникает какой-то "факт" - намек или представление, противоречащие его первоначальным предположениям о себе-тогда, он радуется. Если, рассчитывая на встречу с собой-журналистом, он оказывается лицом к лицу с кем-то, вооруженным техниками противостояния допросу (у него язык не поворачивается прямо назвать этого типа секретным агентом) - он радуется. Если, проявив интерес к своей учебе в университете (как он предполагал), он обнаруживает себя бегущим по тропе среди деревьев... и, кажется, с каской на голове, - он радуется. Он радуется, увидев близко-близко перед лицом серые каменные блоки - понимая, что стоит на каменной лестнице ни много ни мало - замка. Он открещивается, он злится, он говорит: ну, это уж слишком! Но он радуется. Он сидит на диване, пытается проморгаться, отмахнуться от возникающих картин, он не торопится говорить о своих открытиях М.
– и радуется.

Это не входило в его планы, это не приходило ему на ум, это неожиданно, он этого не придумывал. Более того, оно вызывает у него протест. Это слишком "красиво", или слишком "драматично", или еще какое-нибудь бесчисленное из разнообразных "слишком", которыми оценивают, например, наивный любовный роман, слащавый фильм... Это просто неприлично "слишком". Он сам такое ни за что не включил бы в историю, если бы придумывал ее. Поэтому он верит, что не придумал.

Неокончательный диагноз: Слова о любви и надежде

После этих сессий "про машину" он какое-то время не думает о "психических защитах" и фантазиях. То, что он увидел, было так же отчетливо и неуловимо, как настоящие воспоминания, и отличалось от них только отсутствием окружающих событий - как эпизод в книге, из которой вырваны предыдущие страницы и последующие. То, что история не является ему сразу во всей полноте, последовательная, гладкая и непрерывная, кажется ему еще одним доказательством подлинности, несочиненности.

Это просто вот оно.

Он был.

Он знает, что пойдет туда опять - смотреть, вспоминать, верить.

В начале восьмой сессии было еще кое-что, чему он тогда не придал значения совершенно. Мало ли о чем они говорят с М., пока еще не дошло до дела, до "смотри туда".

Он сказал, что готов снова идти смотреть, где страшно, и они с М. обменялись несколькими фразами о том, что это непредсказуемо, что никогда неизвестно, куда попадешь в этот раз. Можно только надеяться.

Ждать и надеяться, сказала М.

По-испански, сказал он, оба этих слова будут одинаково: esperar.

И почему-то добавил: а любить - наоборот: querer, amar, adorar.

Любить-хотеть. Любить-любить. Любить-обожать.

И пока он говорил эти слова, брови сошлись мучительно близко, сощурились глаза, уголки губ опустились. Лицо свело, как судорогой, скорбной гримасой. Он не чувствовал скорби, лицо двигалось как будто помимо его воли. Он чувствовал это движение и пытался остановить его, не понимая, что происходит и к чему относится. Для того чтобы понять это, ему понадобилась еще около месяца, но только через год он понял, как связаны эти слова, это горе и его арест.

Записки сумасшедшего: Лапка ящерицы

Снова и снова я спрашиваю себя: что меня так тянет туда, в страх и отчаяние, в острое, невыносимое горе потери и в раскаленную ненависть? В ужас и ожидание муки, в боль и бессилие...

Может быть, я так искалечен, так сильно поврежден, что это мучение стало мне необходимым? Страшно об этом думать. Но ведь я раз за разом возвращаюсь. Отступаю, принимаю решение не заглядывать больше туда, ведь все уже закончилось давно, и теперь я сам себя подвергаю этим ужасам - зачем?

Все кончилось, я уже умер... все хорошо.

Так я думаю, и успокаиваюсь, и отворачиваюсь, смотрю в нынешний день, в покой и радость, которые есть у меня, говорю себе: я выжил, пусть и таким странным и невероятным образом, но я - жив, я есть, прошлое прошло, сейчас все хорошо. Есть я, есть дело, которое я делаю, есть человек, которого я люблю, есть дом, есть друзья, есть жизнь.

Но проходит не так много времени - и я снова повторяю, как молитву и как девиз: хочу все знать.

Это мое, это мне, это необходимо. Это я.