Отличное место для такого человека, как Рикгард. А теперь — куда ему деваться теперь?

Рикгард покачал головой и направился к служебной машине. Завелась она только с третьего раза. Теперь это происходило все чаще и чаще. Казалось, она засыпала, как только Рикгард вынимал ключи, а чтобы добудиться до нее, одних ключей уже было маловато. Иногда он терпеливо выжидал, иногда сквозь зубы ругался, но чаще выходил и ругался снаружи, словно на просторе и выражения на ум приходили позабористей. Ржавеющая колымага слышала куда лучше снаружи, чем изнутри: после того, как Рикгард изливал душу, заводилась она с первого же оборота.

Автомобиль Рикгарду выдали уже давно, и, несмотря на явную необходимость, обновлять его не спешили. Заявки на ремонт рассматривали медленно и неохотно, изобретая новые и новые отговорки, все затейливее и хитроумнее. Финансирование отдела Ликвидации урезали шесть лет назад. С тех пор его сокращали еще дважды. Обивка кресел протиралась, замки заедали, секретарши уходили, а новых удавалось завлечь лишь спустя месяцы усердных поисков. Тея, к примеру, заявила в открытую, что проведет на своем месте ровно три недели, а потом уволится и выйдет замуж. Жизнь бурлила только за пределами отдела Ликвидации, сам же он потихоньку зарастал пылью.

Двадцать лет назад, когда Рикгард пришел сюда впервые, о Ликвидации говорили все. Не было работы престижнее, достойнее и желаннее. О сопутствующих опасностях предпочитали умалчивать, но без риска нет почета. Теперь не вспоминали ни о почете, ни о риске.

Не осталось никаких опасностей. По крайней мере, так теперь говорили в Сенате, а в городе подхватывали. Ликвидация потихоньку отходила в прошлое, исчезая, словно отживший свое, никому не нужный придаток. Аппараты выходили на дежурные облеты ровно потому, что так было заведено. Иолу и ее подруг протирали только затем, чтобы на плановой проверке не вкатили штраф. Кажется, когда-то и Квинт был молод, а дородное пузо у него только намечалось. Но вместе с годами уходила и блистательная история Ликвидации, оставляя место лишь довольной лени и сладостной определенности.

Все это Рикгард, конечно, видел, но по-настоящему верить в то, что от его дела остались одни клочки, не хотел. Иола и аномалии — вот из чего состояла вся его жизнь; современная мода и очередной виток прогресса его волновали мало. Его выводили из себя эти «новенькие штучки», которыми так увлекались все вокруг. Именно потому-то он и не хотел брать стажера из синтетического Центра. Теперь только и разговоров было, что об этом треклятом Центре. Даже название отдавало претенциозным самодовольством, словно ничего важнее, центральнее этого бестолкового заведения человечество и не придумало. И вместе с тем — чем поможет этот Центр, если на Эмпориум двинется бешеная мутировавшая аномалия? Ничего. Омеги могут выстроиться хоть в многотысячное войско, и аномалия их попросту поглотит.

Но аномалий больше нет. По крайней мере, так говорили бумаги Квинта. Так говорили пустые графики, безделье, скука, пыль на листьях фикуса, разросшегося в холле до самого потолка. Все, кто просиживал штаны в конторе, только и говорили о том, как бы сбежать. Даже те, кто летал на дежурные сканирования над столицей, позевывали и забывали смотреть на радары. Все равно ничего нового не появится.

А что если эти выходные вовсе не остроумный ответ на его шутку? Что если это самое настоящее начало конца? Зачем отключать его карту? Зачем силой выставлять вон, как ребенка-надоеду?

Эта мысль породила за собой другую. С пронзительной ясностью Рикгард вдруг осознал, что вся его жизнь зависит от Ликвидации. Закроют отдел — погонят взашей и его. Не просто захлопнут двери летного ангара, не просто лишат карты, но и заберут все остальное. Все, что у него есть. Машину — что ж, ее не жаль. Древняя колымага, которая едва крутит колеса. А вот дом — если заберут его огромный, бесполезный дом… Что случится тогда? Ведь жилье у него временное, казенное, Рикгард за него не отдал ни монеты. Выходит, что оказаться на улице под предлогом урезанного финансирования проще простого. Что им стоит развести руками? Денег в бюджете не осталось. Ликвидаторы больше не нужны. Освободите, пожалуйста, жилплощадь. И куда же ему деваться?

Что-то подсказывало Рикгарду, что именно так все и есть. Он до последнего закрывал глаза на очевидное и не верил, но теперь осознать горькую правду настало время и ему.

В «Синей лягушке» людно было всегда. Расписаний завсегдатаи этого захудалого бара в квартале Сифов не знали. Большинство никуда не спешили ровно потому, что ждать их было некому. В обшарпанном зале, выкрашенном в темно-желтую краску, всегда было душно и дымно. Те, кто не пытался перекричать соседа, были или мертвецки пьяны, или еще не выпили и глотка.

Рикгарду не очень нравилось в «Синей лягушке». Это было грязное местечко, и стаканы приходилось протирать салфеткой, но хотя бы живое — другие заведения в Эмпориуме напоминали вылизанные рестораны при надутых гостиницах: золото, зеркала и непередаваемая скука. В «Лягушку» ходили. Да что там, здесь собирался весь сброд столицы. Ходили слухи, что половина спиртного продается из-под полы: эти названия не значились в заляпанном меню. Если новичок интересовался «Старым Джо», то бармен только разводил руками, а если приходил завсегдатай, то стакан перед ним ставили без разговоров. Здесь можно было встретить кого угодно, раздобыть что угодно и точно так же что угодно сбыть. А еще здесь можно было что угодно подслушать. Иногда — бестолковую чушь перебравших рабочих из нижних кварталов, а иногда — чужие секреты.