Мы замолчали. Мне было совершенно непонятно, зачем же люди приходят туда. Я задала этот вопрос Великой. Прежде, чем ответить, она очень долго думала, а когда заговорила, мне показалось, что вопрос этот окончательно ее расстроил.

– Я так понимаю, вопрос не в том, зачем, это и так ясно. Отчего не делают все сами?

Я кивнула.

– Ты права, многие делают это из собственной лени.

– Я этого не говорила.

– Это подразумевает твой вопрос, - она тяжело вздохнула.
– Из лени, но не только физической, но и моральной. Не оттого, что невыполнимо, а оттого, что страшно брать на себя ответственность, жутко делать что-то совершенно новое. Кажется, что это невероятно просто - пришел, попросил, получил. Просто и легко. А главное, что все, что они делают собственными руками, всегда вызывает у них сомненья. Всегда, глядя на творение рук своих, человек спрашивает, а все ли правильно я сделал? А когда все сделали за тебя, таких вопросов не возникает. Но иногда лень человеческой души приобретает совсем другой оттенок - отчаянье. О, это самая коварная разновидность человеческой лени, - голос ее стал громче, но, похоже, что сама она этого не заметила, - А главная большая беда ее кроется в том, что она безумна. Отчаявшийся ничего не видит, ничего не замечает и не способен рассуждать. Но самое главное, что в отличие от обычной лени, тихой и скромной, этой - нужно действовать.
– Великая говорила все быстрее, голос ее звенел и местами срывался. Говорила она так отчаянно, что, казалось, еще немного - и заплачет.
– Бежать, лететь, совершать глупости, лезть на рожон. Заставить себя успокоиться умеет не каждый, и в этом - то и заключается суть - любое нежелание приструнить себя, обуздать свое сознание я называю ленью, и неважно, чего требует твоя лень - сесть и ничего не делать или бежать, сломя голову, не разбирая дороги. Нежелание взять себя в руки - есть лень человеческой души. Никогда, НИКОГДА не позволяй себе отчаиваться, - почти кричала она, - иначе можно наворотить такого...
– она замолчала.

– Господи, Великая, так ты...

– Я была там! – вскрикнула она. Затем чуть тише, но так горько, что у меня комок встал в горле, добавила.
– Я приходила к этому чертову дереву, и это безумное порождение чужой вселенной лишило меня возможности умирать!

– Но это же... хорошо?

– Жить вечно? Хорошо только на словах, и отлично смотрится в детских сказках, но на деле...

– Вы же говорили, что не помните, как стали бессмертной?

– Я что, первая, кто тебе соврал?

– Нет, к сожалению.

– И не последняя. Я прекрасно помню все, до каждой мелочи. Шел дождь, а тучи были такие низкие, тяжелые. Мокрые ботинки и одежду, прилипшую к телу. Помню гробовое молчание. Знаешь, там, на поляне, тихо, как в вакууме, даже мух не слышно, и ни одна птица не селится рядом с ним. И голос дерева, звучащий в моей голове, и мое согласие.

– Но зачем? Что Вам было нужно?

– Мне было столько же, сколько и тебе сейчас. Красотой Бог меня не наделил, особыми талантами - тоже, да и с обаянием у меня было туго.

– Ну?

– Что ну? Чего может хотеть молодая и некрасивая девчонка в двадцать два года?

– Мне девятнадцать вообще-то.

– Поздравляю, а выглядишь на двадцать два.

– Зато Вы прекрасно сохранились. Ну, так что это?

– Ну ты и балда. Влюбилась я.
– сказала она так тихо, словно разговор этот выжал из нее все силы, и говорить ей больше не хотелось.
– Не спрашивай больше об этом. Не хочу...

Мы замолчали, и в тишине я вспоминала маленького мальчика, который просил друга, а получил мышь. У меня не осталось сомнений, что Дерево бессовестно обкрадывало каждого, кто приходил к нему. По коже пробежал мерзкий холодок.

– Великая, а сам человек не может выбрать, чем пожертвовать?

– Не знаю. Видишь ли...
– молчание, потом задумчивый и неуверенный голос.
– Думаю, никому не приходило в голову договариваться о плате. Знаешь, по-моему, ты первый человек, которого осенило что-то подобное.

– Наверное, для этого я здесь, – и посмотрела вниз. Подо мной расстилалась зеленая пропасть, подняла голову - безоблачная синева без начала и конца. Великая была права, тут самое безопасное место на свете.

– Думаешь, есть на свете человек, для которого нет ничего важнее мизинца на левой ноге?
– спросила я у нее.

– Думаю, есть, - она хихикнула.
– Обязательно должен быть, иначе что же это за жизнь такая, где нет таких странных людей.

– Мне пора, Великая. Впереди долгий путь, и мне нужно идти.

– Идти? Зачем идти? Подай ка мне сюда те ягодки...

***

Под нами пролетали зеленые поля, сменяющиеся горными хребтами, пересеченные реками. Тут, наверху, намного холоднее. Я всем телом пыталась зарыться в длинную шерсть, которая почти целиком скрывала меня собой, но, к сожалению, совсем не грела. Водяной - животное хладнокровное, и от его тела исходил еле уловимый, но все-таки холод. И зачем ему такая длинная шерсть? Но его запах... Водяной ведь пах сиренью, и мне это безумно нравилось. Я вдыхала его аромат и никак не могла надышаться. И это при том, что обычно я не люблю сирень.

Трех ягод не хватило, и Великая, без тени сомнения, велела Водяному съесть остальные семь. Уже через несколько минут огромные лапы оторвались от земли. Я еле успела заскочить к нему на спину. Урчащий от восторга зверь инстинктивно повёл хвостом, и оказалось, что воздух подвластен ему не меньше, чем вода. И вот, загребая лапами и руля хвостом, огромное чудовище поднялось в воздух огромным пушистым дирижаблем.

Я завизжала от восторга. До чего же страшно! До чего же здорово! Будет возможность полетать на Водяном - никогда не отказывайте себе в этом удовольствии. На мой визг зверь улыбнулся своей самой очаровательной на свете улыбкой. Ветер летел нам навстречу, помогая, держа нас на весу, поднимая нас все выше. Над нами пролетали облака, и мне пришла в голову мысль зачерпнуть и положить себе кусочек облака в карман. Но потом я решила, что если оно превратится в тучку и польет дождем, будет не до смеха.

Солнце на такой высоте преломлялось как - то иначе, и казалось, что лучи его отлиты из золотого хрусталя. Мы взмыли вверх, и вынырнули над облаками, оставив их под нашими ногами. Солнце облило нас волной света и тепла. Я почувствовала, как сбилось дыхание зверя, как забилось, заметалось его сердце - сильно, часто, жадно, и услышала знакомый хрустальный перезвон.

– Водяной, ты что, опять плачешь?

– Какой сентиментальный зверь оказался, - пробубнила Великая, лежащая рядом со мной на необъятной спине.